Первый класс

Илларион покосился на вмонтированные в приборную панель часы. Было двадцать пять минут седьмого, из чего следовало, что подремать ему удалось от силы часа полтора. Проводив кавказцев за городскую черту, он здраво рассудил, что вваливаться в гостиницу ни свет ни заря не стоит — и людям беспокойство, и себе искушение: организм-то уже не тот, что в молодости, и вполне может решить, что заслужил компенсацию за проведенную без сна и с риском для жизни ночь. Как завалится он в мягкую постель да как проспит до полудня!.. Ему ведь, организму-то, плевать на каких-то отравителей, лишь бы травили не его. Поэтому Илларион решил не баловать свой организм и покемарить в машине, благо до утра оставалось всего ничего. Ноги можно укутать старым одеялом, которое хранится в багажнике как раз на такой случай, а голове сон на свежем воздухе пойдет только на пользу…

Зевая в кулак, он взялся за ручку стеклоподъемника, но тут же подумал: а стоит ли? Напялить на себя скуфью и рясу может кто угодно, тем более что под рясой при желании легко спрятать хоть противотанковый гранатомет. В том же Афганистане Илларион Забродов сам не раз прибегал к подобной маскировке, слоняясь от лагеря к лагерю душманов то в халате муллы, то в лохмотьях дервиша.

Священник снаружи решил, по всей видимости, что Илларион еще не проснулся, и снова постучал в стекло.

— Илларион Алексеевич? — неуверенно окликнул он. — Илларион Алексеевич!

Забродов почувствовал, как мгновенно улетучились остатки сна, и снова запустил правую руку в карман, сомкнув пальцы на удобно изогнутой рукоятке револьвера. Вот так штука! Откуда этот поп мог узнать его имя? Только из двух источников: либо от Реваза, что маловероятно, либо от того небритого полупьяного гибэдэдэшника, что проверял у Забродова документы при въезде в город. «Быстро, однако, здесь распространяется информация», — подумал Илларион. Похоже, он сильно поторопился, решив, что с отъездом джигитов Гургенидзе львиная доля его проблем отпала сама собой.

— Чем могу?.. — холодновато осведомился он, опустив наконец стекло.

Черный «бьюик» стоял на обочине ухабистой немощеной улочки, застроенной частными домами. Кое-где в окнах уже горел свет, но таких домов было мало: чтобы вставать затемно, нужно торопиться либо на работу, либо к скотине, ждущей, когда ее обиходят. Держать скотину в городе — дело тяжелое и неблагодарное, с весьма сомнительным экономическим эффектом, а постоянную работу здесь имеет только каждый десятый…

— Прошу простить, что нарушил ваш сон, — сказал священник, — но ведь вы Илларион Забродов, я не ошибся?

— Предположим, — уклончиво ответил Илларион. — А в чем дело? Я что, опоздал на собственные похороны?

— Точно сказать не могу, — с неожиданной серьезностью ответил на этот иронический вопрос священник, — но, немножко зная вас, подозреваю, что да. И притом далеко не в первый раз. Если все могильщики, которых вы лишили законного заработка, однажды соберутся вместе, боюсь, вам не поздоровится, глубокоуважаемый Илларион Алексеевич. Ты что, раб Божий, — внезапно спросил он совершенно другим тоном, — действительно меня не узнаешь?

— Не имею ни малейшего… — начал Забродов и умолк на полуслове, вглядываясь в бородатое лицо, которое в данный момент ухмылялось самым неподобающим для служителя культа образом. — Пардон. Минуточку, минуточку… А поворотись-ка, сы… э-э-э, в смысле, батюшка!

Батюшка послушно завертел головой, давая разглядеть себя в профиль и ухмыляясь шире прежнего.

— Быть того не может! — ахнул Илларион. — Дымов! Мишка!

— Отец Михаил, — поправил батюшка. — Для тебя, так и быть, просто Михаил.

— Ну дела! — поспешно выбираясь из-за руля, воскликнул Забродов. — Ты откуда здесь взялся?

— Я-то здесь живу, — заключая его в медвежьи объятия, проинформировал батюшка, — а вот ты, грешная душа, будто с неба свалился. Колымагу свою ты аккурат у моей калитки поставил, — объяснил он, выпуская наконец слегка помятого Иллариона из стальных тисков своих ручищ, которыми когда-то на спор завязывал арматурные прутья. — Проснулся это я поутру, помолился, выглянул в окошко погодой поинтересоваться и вижу: стоит страшилище богомерзкое чуть ли не у меня во дворе. И знакомое какое-то страшилище! Машина-то у тебя приметная, другую такую в наших краях еще поискать надобно. Ну, думаю, быть этого, конечно, не может, однако глянуть надобно — просто для успокоения нервов. Глянул. Ан в одном страшилище другое сидит, и тоже знакомое!

Он снова облапил Иллариона, хлопая его по чему попало с такой силой, что у Забродова затрещали кости и перехватило дыхание. Потом ладонь отца Михаила случайно задела карман, оттянутый книзу тяжестью револьвера, и батюшка на мгновение замер, будто окаменев.

— Ну-ну, — уловив перемену в его настроении, сказал Илларион, — не всем же Господа славить.

— Всем, — твердо возразил отец Михаил. — Только всяк на свой лад это делает. Так ты, стало быть, по делам в наши края?

— Да уж не на экскурсию, — признался Забродов.

— Ну, пойдем в дом, расскажешь.