Первый класс

— Нет уж, — запротестовал Илларион, — сначала ты мне расскажешь, борода, как это вышло, что ты камуфляж на рясу променял!

Вскоре они уже сидели за накрытым свежей скатертью столом в чистой кухоньке принадлежавшего отцу Михаилу дома и, отдуваясь, пили обжигающий, крепко заваренный липовый чай с гречишным медом. В обширной утробе русской печки потрескивали дрова, в трубе гудела тяга, и время от времени слышался низкий мелодичный звон ударившегося о железную заслонку уголька.

— Прижали так, что ни вздохнуть, ни охнуть, — рассказывал отец Михаил, в прошлом капитан спецназа Дымов, с которым Иллариону довелось вместе повоевать во время первой чеченской. — Обложили со всех сторон и кроют почем зря, головы поднять не дают. А у нас всего-то и осталось, что по рожку на брата. Ну, словом, самое время молиться. И откуда я слова вспомнил, ума не приложу! Господи, говорю, бери что хочешь, только ребят пожалей, они ведь толком и не жили… Ну, он, стало быть, и внял: вдруг, откуда ни возьмись, звено вертушек, и ну чесать! Дым до небес и клочья во все стороны — ну, не тебе рассказывать, как это бывает. Видно, в общем, что наша взяла. Ну, и я, по тогдашнему своему неразумию, возьми да и скажи: спасибо, мол, Господи, уважил. За мной, говорю, не заржавеет. Вроде как счет в ресторане попросил. Вот мне счет-то и предъявили. Только вроде за камешком сидел и с Господом разговаривал, гляжу — а я уже в госпитале. Полутора месяцев как не бывало, над головой вместо солнышка капельница, а в легких осколок с полпальца, и не достать его оттуда никак, разве что при вскрытии… Свои же, как я понимаю, ненароком и попотчевали. Ну, словом, отвоевался. Пока по госпиталям валялся, много всякой всячины передумал. Ну, и вот…

Илларион покивал, задумчиво ковыряясь ложечкой в блюдце с тягучим коричневатым медом. В истории Михаила Дымова не было ничего нового или парадоксального. Солдат не по своей воле покинул строй и пошел в священники — ну, и что тут удивительного? Дымов прав, всякий славит Господа на свой манер: священник читает молитвы и бьет поклоны, солдат хранит верность присяге — Родину защищает, если уж говорить высоким стилем…

— А ты? — прервал его размышления отец Михаил. — Какими судьбами к нам-то? Неужто заводик наш уже и в столице прославился?

— Не без того, — кивнул Забродов. — Занятный у вас заводик.

— Да уж куда занятнее! Было весело, а нынче еще веселее стало. Веришь, шагу нельзя ступить, чтобы об грузина не споткнуться. Раньше-то они только вино сюда привозили — привезут и уедут, и нет их до следующего раза. А ныне, гляжу, тьма-тьмущая понаехала, а зачем, почему — непонятно…

— А ты, я вижу, про заводик-то много знаешь, — заметил Илларион.

— Прихожане делятся, — признался батюшка. — Да и шила в мешке не утаишь, городок-то маленький. Хороший городок, только как-то тесновато в нем становится, душно. Давеча пришли двое в храм, аккурат во время службы. Они ведь православные, грузины-то. Ну, молятся, крестятся, как положено, а от самих, не поверишь, смертью так и разит. Насилу стерпел, не выкинул поганцев из храма… Прости, Господи, слова и помыслы мои греховные!

— Ну, насчет этого можешь не беспокоиться, — утешил его Илларион. — Уехали твои грузины.

— Когда ж успели? — изумился Дымов. — Вчера вечером еще были, своими глазами в магазине видел…

— Вчера были, а сегодня нет.

— То-то я гляжу, что у тебя ствол в кармане и свежая царапина на щеке, — заметил проницательный батюшка.

— Царапина — это не здесь. Это я дома, в Москве, на ветку напоролся. Чуть глаза не лишился, ей-бо… гм… честное слово!

— Бывает, — нейтральным тоном согласился батюшка.

— Ну что ты будешь делать! — возмутился Илларион. — Врешь как сивый мерин — верят каждому слову. Говоришь правду — ни в какую не верят!

— Бывает, — с улыбкой повторил Дымов. — Так ты, стало быть, со своими делами управился? Может, дернем по чуть-чуть за встречу?

— Дернем непременно, если будем живы, — пообещал Илларион. — Только не сейчас. Грузины — это так, зачистка плацдарма. У меня тут дельце иного рода — не такое масштабное, но куда более деликатное. Надо мне одного человечка найти…

— Кто такой? Я тут, считай, каждую собаку знаю…

— Тебе фамилию сказать? Ну так, если б я ее знал, мы бы с тобой и не встретились. Приехал бы на часок, взял подонка за хобот и сдал, куда таких, как он, сдавать положено, — целиком или в разрозненном виде, это уж от него самого зависело бы.

— Излагай, — потребовал батюшка, наливая ему в чашку заварки и подвигая ее под краник электрического самовара, в блестящих выпуклых боках которого маячили искаженные, сильно вытянутые в ширину отражения их с Забродовым физиономий.