Первый кубанский («Ледяной») поход

Невольно при воспоминании об этом напрашиваются вопросы: 1. Взял ли бы тогда генерал Корнилов город? 2. Прав ли был генерал Деникин, отойдя? 3. Как отразилось бы на событиях взятие Екатеринодара?

На первый вопрос я сейчас, как и тогда, отвечаю утвердительно. На второй – прав и генерал Деникин, так как без генерала Корнилова он не смог бы это сделать, подобно тому, как без Суворова не был бы взят Измаил и не были бы пройдены Альпы, а без Юденича не было бы победы у Саракамыша, ни штурма Эрзерума, но была бы гибель русской армии. Добровольцы и ближайшие сотрудники генерала Корнилова верили в него, и это была та сила, при которой невозможное было возможным. С его исчезновением эта сила исчезла, его заместитель был бойцам чужд; уже позже, при отходе выдвинулась фигура генерала Маркова – выкристаллизовывался новый вождь, – но тогда такового еще не было. То, что было доступно Корнилову, то есть потребовать и получить то моральное напряжение, коим достигается, вопреки здравому расчету, победа, – того после его смерти никто уже добиться не мог, а смерть скрыть было невозможно, так как армия привыкла его видеть в минуты решения; без него штурм был немыслим, как и штурм Измаила без Суворова. На третий вопрос скажу: движение на Москву началось бы не в 1919 году, а весной 1918 года, то есть на 1/2 года раньше. Политическая и военная обстановки были бы иные: на Украине – немцы, на Волге – армии Сибири, да и красная армия была еще в зародыше.

Движение на Москву, о котором мечтал генерал Корнилов, сулило успех, и Москва была бы наша, до победы наших союзников над немцами, в помощи которых мы вряд ли бы нуждались, и если бы победа была за союзниками, то с нами им пришлось бы считаться как с равноправными участниками победы, а не как с бедными родственниками; в случае же победы немцев им вряд ли была бы охота нас покорять, а выгодней иметь в лице России спокойного соседа и, договорившись, уйти восвояси; судьба Царской Семьи была бы иная.

Поистине снаряд, унесший жизнь генерала Корнилова, был не только роковым для нас, белых, но, как показали дальнейшие события, стал роковым и для судеб всего мира. Недаром говорят на Востоке: «кисмет!» – что значит – «предопределено».

К. Нефедьев [319] Два первопоходника [320]

Мои начальные среднешкольные годы в стенах пансиона Кубанского Александровского реального училища совпали с русско-японской войной. Среди малышей-реалистов преобладало воинское воодушевление. В то время игра в оловянные солдатики была популярна. Чуть ли не каждый располагал тем или иным числом игрушечных солдат, «знаменем» и «вооружением». Елочные подарки, случайные игрушки для мальчиков включали и эти «воинские» игрушки.

В пансионе организовались две группы – «русская» со своим знаменем, барабанами, игрушечными ружьями, трубами, руководимая второгодником Володей Асеевым, прозванным «Суворовым», и «японская» с Микадо. Обе группы, играя в солдатики на столах, составляли планы «сражений» и во время послеклассного отдыха во дворе, а чаще в длинных коридорах училища вели «войну». Невообразимый шум, беготня, крики «Ура!» и «Банзай!» наполняли коридоры. Группы сходились, старались друг друга обезоружить, отнять знамя, вступить в борьбу, а через протянутую веревку старались перетянуть противную сторону.

Все эти забавные сцены разыгрывались при молчаливом согласии учебного начальства и насмешливого отношения старшеклассников. «Враждебные действия» прекращались, как только наступало время вечерних занятий. «Победители» и «побежденные» мирно сидели за столами и готовили уроки. В праздничные, воскресные дни подобные занятия происходили в более широких размерах; приходящие также принимали в них участие.

Эти «воинственные» настроения продолжались до окончания русско-японской войны. После летних каникул по приезде в пансион в 1905 году все эти забавы как-то были забыты. Правда, все «подготовишки», участники «войны», были во Владикавказском кадетском корпусе, а вновь поступившие не проявляли желания играть «в войну».

Школьная жизнь протекала своим рассчитанным порядком. На переменах обычно, помимо всяких забав, было шумно. Семь основных, семь параллельных, подготовительный и приготовительный классы заполняли большое помещение реалки. При главном входе в училище, возле раздевалок, стоял медный шарообразный чан-котел с питьевой водой. К нему с четырех сторон были приделаны краны с медными цепочками и кружками для воды. Вокруг котла, внизу был сооружен медный обод для стока воды. Здесь обычно на большой перемене постоянно толпились ученики всех классов.

Однажды, когда я наливал в кружку воды, к чану-котлу с криком подбежали двое старшеклассников – А. Дурасов, за ним И. Пейфасор. Последний ростом и фигурой в сравнении с нами – великан запорожского типа. Дурасов, добежав до чана-котла, ловко вывернулся из-под рук догнавшего его Пейфасора, а последний тяжестью своего богатырского тела обрушился на меня. Помню лишь, что я закричал не своим голосом и, обливаясь кровью, упал возле котла, потеряв сознание.