Первый кубанский («Ледяной») поход

Очевидец, священник отряда, следующий за атакующими баклановцами, поведал, как все произошло. Он прерывал свой рассказ, чтобы вытереть предательские слезы…

– Я видел всю атаку. Когда отряд поравнялся с первой цепью красных, я сосредоточил свое внимание на командире. Я видел, как блеснул на солнце его клинок и как рыжий сделал огромный прыжок, после которого командир спрыгнул с коня, не обращая внимания на продолжавшуюся атаку. Я был сравнительно далеко. Мой конек не шел быстрее, и я издали видел, что конь командира стоял на трех ногах, а начальник рассматривал рану, стоя спиною к полю. Видимо, он был поглощен выяснением серьезности ранения коня; да и не могло быть иначе, зная любовь казака к коню. Командир не замечал, что творилось вокруг, и не видал, как за его спиной лежавший на земле красногвардеец поднялся и со штыком наперевес направился к Власову, который по-прежнему сосредоточил свое внимание на ране коня, не замечая грозившей ему опасности.

Я все это видел издали, но не мог прийти на помощь. Я кричал во всю силу своих легких, но, видно, не слышал командир моего голоса за шумом боя, а красный приближался все ближе и ближе; было ясно видно, что штык красного был на уровне живота командира. Я кричал до хрипоты, но напрасно… и только в последний момент, когда красный находился на расстоянии штыкового удара, командир обернулся и увидел перед собою штык, но было уже поздно, он не мог отвести удар.

Штык красного вонзился в живот Власова. Даже в этот жуткий момент командир не растерялся и, схватив левой рукой дуло винтовки, еще дальше вонзил в свой живот штык, чтобы приблизить врага, державшего приклад винтовки. Он правой рукой, в которой держал шашку, нанес удар по голове красному. Прежде чем я доскакал до них, они оба медленно повалились на землю. Первым свалился красный, а на него сверху наш командир. Когда я подошел, оба были мертвы – Власов со штыком в животе, а под ним красный с рассеченной до шеи головой. Около Власова стоял верный конь с застывшей слезой в выпуклых глазах… Стоял он на трех ногах, вздрагивая всем телом от пулевой раны в правое заднее стегно, а около на земле сидел вестовой, спрятав лицо в коленях, и по вздрагивающим плечам видно было, что он беззвучно рыдал.

Может быть, рана не была бы смертельна, если бы желудок не был полон, и, может быть, выжил бы наш гигант, а теперь его нет среди нас.

Молча слушали хмурые баклановцы, стоя вблизи лежавшего на земле тела начальника, которого отнесли в сторону от красного. Под голову убитого положили его подушку, снятую с седла, и накрыли тело попоной. Все ждали подводу, за которой уже давно послали в село. Коня расседлали, и он стоял недалеко от своего мертвого хозяина, понуря голову и изредка издавая жалобное ржание…

Кругом царила тишина. Даже не верилось, что только недавно это место было свидетелем боя. Весна вступала в свои права, и солнышко припекало, но никто не обращал на это внимания. Все были подавлены потерей, и не одна слеза катилась по суровым лицам баклановцев…

Вскоре прибыл ветеринарный врач, который осмотрел раненого коня и сказал, что пуля засела глубоко в кости и что конь выживет, если его поставить в конюшню и совершенно лишить движений не меньше чем на десять дней. Значит, коня надо было оставить «на милость» где-нибудь в селе.

Наконец прибыла подвода с крестьянами по наряду. Крестьяне принялись за копанье ям для убитых, собирая имеющиеся на них документы… Баклановцы бережно уложили на подводу своего командира и тихо двинулись и село. В крестьянской хате приготовили тело к погребению и переложили в гроб, сколоченный из грубых досок, поставили у гроба почетный караул, ожидая дальнейших распоряжений. Вскоре пришел генерал Марков, за ним генерал Алексеев с ротмистром Шапрон дю Ларре, и… все отстояли печальное отпевание-панихиду. Не один смахивал назойливую слезу. Было над чем подумать: сегодня ты, а завтра я.

По окончании службы генерал Алексеев задержался и около часа беседовал с баклановцами, стараясь ободрить и отвлечь их от мрачных дум.

Стало известно, что отряд атаковал противника, который оказался старым врагом. По документам, собранным у военнопленных, видно было, что банда Смольного призвала в красную гвардию наших врагов, находившихся в лагерях и на полевых работах, – немцев, австрийцев и мадьяр, – обещая им за это возвращение на родину и платя им за голову каждого убитого добровольца премию. Так новые интернациональные «апостолы»-бандиты покоряли русскую землю чужими руками, призвав китайцев, латышей, пленных немцев, австрийцев, мадьяр и прочих врагов России…

Незаметно надвинулся короткий вечер и за ним темная южная ночь. Ввиду нашего ухода из этих мест и, конечно, немедленного вступления красных, было решено похоронить командира без соответствующих его положению почестей. Баклановцы не желали привлечь внимание красных, зная по опыту, что красные выкапывали мертвых и надругались над ними…