Первый роман

Юлія Сергевна уже часа два сидла на открытой террас, выходящей во дворъ, и думала свою думу. Мужъ промолчалъ весь обдъ, а потомъ веллъ осдлать лошадь и ухалъ, а ее оставилъ дома точно маленькую, точно виноватую. И въ Петербург съ нимъ случалось нчто подобное, но здсь это не должно было повторяться. Тамъ они жили еще не настоящей жизнью, а «такъ», «пока», и онъ самъ былъ такъ не настоящій, не тотъ, котораго она увидала въ первый разъ на любительскомъ спектакл и потомъ у себя дома… Она врила, что настоящій Александръ Николаевичъ, тотъ, котораго она такъ беззавтно любила, явится, когда они удутъ изъ Петербурга, изъ раздражающей его обстановки, отъ заботъ, такъ размнивающихъ его на мелочи; она врила, что здсь — подъ этимъ яснымъ кроткимъ небомъ, въ этомъ душистомъ воздух, въ простор, въ тиши и на полной свобод, вдали ото всего суетнаго и лишняго — начнется ихъ настоящая жизнь.

Соловьи радостно заливались въ лсу и въ саду, а у Юліи Сергевны въ ушахъ свистлъ шопотъ старой Петровны.

Она въ десятый разъ припоминала ея слова. Вспомнила она и то, что сама слышала, какъ мужъ передъ обдомъ кричалъ кому-то:

— Завтра же поставить здсь загородку… Они мн весь лугъ заздятъ… Мало имъ дороги!..

Вспомнилось ей и многое другое изъ ихъ петербургской жизни и она ходила и увряла себя, что это не такъ, что тотъ, котораго она любитъ, совсмъ другой, не такой… И она не ршалась произнести слово и старалась думать о томъ Александр Николаевич, съ которымъ она въ первый разъ вдвоемъ была въ Эрмитаж и слушала, какъ онъ говорилъ ей о любви и о томъ счастьи, которое ждетъ ихъ, если они вдвоемъ рука объ руку пройдутъ всю жизнь. Теперь ей вдругъ показалось, что слова эти были совсмъ обыкновенныя, такія, какія, вроятно, каждый женихъ говоритъ своей невст, но она помнила, какъ ей было отрадно слушать ихъ, какъ ей было тсно дышать, какая безпредльная радость наполняла всю ее. И она вспоминала, какъ, остановившись передъ картиной Мурильо, онъ взялъ ея руку, посмотрлъ ей въ самые глаза и спросилъ: «Да»? И она ни минуты не колеблясь, отвтила ему «Да». И эти дв буквы ршили ея судьбу…

Юлія Сергевна прислушалась. Съ коннаго двора слышался топотъ лошади, — значитъ, Александръ Николаевичъ вернулся. У нея почему-то сильно, сильно забилось сердце.

Луна уже всплыла высоко и ровно, безъ тней, освщала большой дворъ, флигель управляющаго и густой цвтникъ, разбитый по средин двора. Александръ Николаевичъ сдалъ уже лошадь и бжалъ къ жен. Она хотла сказать что-то, но онъ зажалъ ей ротъ поцлуемъ и заговорилъ быстро и нервно:

— Виноватъ, виноватъ… Знаю, что виноватъ. Но представь, мн нужно было обскакать чуть не двадцать верстъ, чтобы придти къ этому убжденію. И все отъ того-же: отъ любви! Вы, женщины, этого не понимаете, и обижаетесь. А ты радоваться бы должна.

И онъ цловалъ ея руки, а она грустно улыбалась ему и старалась забыть все, о чемъ только что думала…

* * *

— Такъ ты очень его любила? — неожиданно спросилъ онъ, когда они сли на балкон, залитомъ луннымъ свтомъ.

— Кого?

— Да я не знаю… Вотъ того, про котораго ты такъ серьезно мн объявила сегодня, что любила…

Она молчала, а онъ опять безпокойно смотрлъ на нее.

— Что же ты молчишь?

— Я не знаю, что отвтить… Я даже не знаю, была ли это любовь? Такъ что-то такое свтлое и милое…

— Кто же онъ?

— Не знаю…

— А какъ фамилія?

— Тоже не знаю.

— Ну это одна изъ твоихъ фантазій…

— Можетъ быть.

— А ты все-таки разскажешь мн? — спросилъ онъ ласково и шутливо.

— Попытаюсь… Только ты не вышучивай и не вставляй своихъ объясненій.

— Попытаюсь, — сказалъ онъ въ ея тонъ.

— Ты вдь знаешь, что мы жили въ N. Я училась въ гимназіи и сестры тоже… Чему ты смешься?

— Продолжай, продолжай… Только, пожалуйста, безъ вступленій и заключеній, какъ въ ученическихъ сочиненіяхъ.

— Да я хочу все по порядку… — Ну слушай же…

И она, точно готовясь на что-то важное, сла глубоко въ кресло, подняла голову кверху и заговорила…

— На лто мы никогда не узжали изъ города. Отецъ служилъ, мама не хотла оставить его безъ семьи, и мы вс сидли около нихъ… Нашъ домъ выходилъ на бульваръ и у насъ былъ громадный балконъ, густо заставленный цвтами… Мама не любила, чтобъ насъ видли вс, кто проходилъ по бульвару, поэтому и заставила густо, густо… Вотъ, тутъ, за этими цвтами я и сидла цлыми часами съ книгой… Вс думали, что я читаю, а я не много читала, все больше слушала или думала о своемъ… У насъ постоянно бывали гости, молодые люди: инженеры, лсничіе, офицеры… Они ухаживали за старшими сестрами, а мн было скучно съ ними. Говорили они все одно и тоже и объ одномъ и томъ же, или, врне, объ однхъ и тхъ-же… Знаешь, въ провинціи: каждая семья заключена въ извстный кругъ, въ которомъ она обречена вертться… И вс интересы не выходятъ за предлы этого круга и тхъ, кто заключенъ въ немъ… Я сидла на балкон и сквозь растенія видла другую жизнь: передо мной ходили какіе-то люди, волновались какими-то волненіями, и я все время прислушивалась, чмъ они живутъ, что привлекаетъ ихъ къ жизни.

— Воображаю, чего наслушалась! — замтилъ Александръ Николаевичъ.