Первый закон

— Вы сделали из меня пособника грабежа! Убийства! Резни!

— Разве я приставил вам к горлу кинжал? Наставник Пайк, насколько я помню, хотел террора…

— Но с целью! А вы устроили бессмысленную резню.

— А что, осмысленная резня была бы лучше? — Коска хихикнул, но экзекуторы инквизитора Лорсена в черных масках, рассредоточившиеся в сумерках, не отличались повышенным чувством юмора.

Инквизитор дождался тишины.

— Вы вообще верите хоть во что-то?

— Нет, если позволено будет признаться. Нет особого смысла гордиться просто верой, инквизитор. Слепая вера — признак дикаря.

— Вы поистине отвратительны, — покачал головой Лорсен.

— Я был бы последним, кто возразил бы, но вы не в состоянии понять, что вы еще хуже. Больше всего зла творит тот человек, который уверен в своей непреклонной правоте. Чем выше цель, тем она ужаснее. Я с легкостью признаю: я — злодей. Именно поэтому вы и наняли меня. Но я не лицемер. — Коска широко взмахнул рукой, указывая на остатки Роты, притихшие, чтобы не пропустить ни одного слова из их спора. — У меня есть рты, которые нужно кормить. А вы можете отправляться домой. Если же вам так приспичило творить добро, займитесь чем-нибудь, чем можно гордиться. Пекарню откройте, что ли… Каждое утро предлагать людям свежий хлеб — занятие благородное.

— А ведь в самом деле в вас нет ничего, что отделяет человека от зверя, — тонкие губы инквизитора Лорсена скривились. — У вас нет совести. Отсутствует мораль как таковая. Все ваши цели подчинены исключительно себялюбию.

— Это вполне возможно, — лицо Коски отвердело, когда он подался вперед. — После того как перенесешь столько разочарований, столкнешься со столькими предательствами, начинаешь понимать — все цели могут быть подчинены только себялюбию. И все люди — звери, инквизитор. Совесть — бремя, которое мы влачим. Мораль — ложь, которую мы придумываем сами для себя, чтобы облегчить тяжесть бремени. Много раз в жизни я мечтал, чтобы это было не так. Но это так.

— Расплата придет, — Лорсен медленно кивнул, не сводя с Коски горящего взгляда.

— Я тоже на это рассчитываю. Хотя сейчас они кажутся неуместными и смехотворными, но Наставник Пайк обещал мне пятьдесят тысяч марок.

— Если вы схватите главаря мятежников Контуса!

— Верно. А вот и он.

Звякнула сталь, щелкнули взведенные арбалеты, загрохотали доспехи — дюжина верных людей Джубаира шагнули вперед. Круг обнаженных клинков, заряженных арбалетов и алебард, нацелившихся на Лэмба, Свита, Шай и Савиана. Маджуд осторожно потянул недоумевающих детей к себе.

— Мастер Савиан! — заявил Старик. — Мне весьма жаль, но я вынужден потребовать, чтобы вы сдали оружие. Все до последнего, будьте любезны!

Савиан, сохраняя каменное лицо, медленно расстегнул застежку на перевязи, швырнул арбалет и сумку с болтами на землю. Лэмб спокойно наблюдал, обгладывая куриную ножку. Само собой, стоять и смотреть казалось самым легким выходом. Бог свидетель, Темпл выбирал его очень часто. Возможно, слишком часто…

Он забрался на фургон и зашипел в ухо Коски:

— Вы не должны это делать!

— Не должен? Почему это?

— Прошу вас! Ну, как это поможет вам?

— Поможет мне? — Старик приподнял одну бровь, глядя на Темпла, пока Савиан, сбросив плащ, избавлялся от одного клинка за другим. — Мне это не поможет ни капельки. Это просто воплощение самоотверженности и милосердия.

Темпл только моргнул.

— Разве не ты советовал мне всегда поступать правильно? — спросил Коска. — Разве мы не подписывали договор? Разве мы не прониклись благородной миссией инквизитора Лорсена, как своей? Разве мы не участвовали в это веселой погоне вверх и вниз по этим забытым и заброшенным краям? Умоляю, Темпл, помолчи. Никогда не думал, что придется это говорить, но ты мешаешь моему нравственному росту. — Он отвернулся и крикнул: — Не будете ли вы столь любезны, мастер Савиан, чтобы закатать рукава?

Тот откашлялся. Снова звякнул металл, когда наемники взволнованно переступили с ноги на ногу. Савиан взялся за пуговицу на воротнике, расстегнул ее. Потом следующую, следующую… Солдаты, лоточники и шлюхи наблюдали за ним в наступившей внезапно тишине. Темпл заметил в толпе Хеджеса с непонятно почему болезненно радостной улыбкой. Не обращая ни на кого внимания, Савиан снял рубашку и стоял, голый по пояс. Все его бледнокожее тело, от горла до запястий, покрывала синяя вязь татуировок — большие буквы и маленькие, на дюжине разных языков: «Смерть Союзу, Смерть Королю. Хороший мидерлендец — мертвый мидерлендец. Никогда не становись на колени. Никогда не сдавайся. Никакой жалости. Никакого мира. Свобода. Правосудие. Кровь». Он казался синим от надписей.

— Я просил только рукава, — сказал Коска. — Но, чувствую, смысл вы уловили.

— А что, если я скажу, что Контус — не я? — улыбнулся Савиан.

— Сомневаюсь, что мы вам поверим. — Старик посмотрел на Лорсена, не отрывающего от Савиана жадный взгляд. — Нет, в самом деле, я очень сомневаюсь. Вы что-то хотите возразить, Даб Свит?

Первопроходец поглядел по сторонам, на всю эту наточенную сталь, и выбрал легкий путь.