Пес государев

– Не поймешь ты одно, тятя, – Федька посередь комнаты становился да на отца смотрит как на дитя непутевое. – Стоит хоть раз оступиться, и все рухнет в одночасье. И токмо то, что я подле государя нахожусь, спасает нас.

 

– То, что ноги перед ним дерешь, – Алексей Басманов отвечает да кота с колен скидывает, – не спасет нас от дыбы али костра.

 

– Что-то ты, тятенька, презирать меня стал, – Федька супится. – А не сам ли меня в опочивальню царскую подталкивал? Так вот теперича там удержатся мне надобно.

 

– А чего случилося? – воевода с ехидцей сына спрашивает. – Али Царь охладел к тебе? Не зовет тебя да не ласкает страстно?

 

– Малюта этот всему виной, – Федька яблоко в руки взял с блюда деревянного. – И откудова он взялся на мою голову? Царь ужо третий день из застенков не вылазит. А коли и приходит ко мне почивать, то ложится и засыпает сразу. А поутру, только молебен отслужит, снова в казематы спускается. Словно там медом ему намазано.

 

– Так ты бы и сам туда сходил да поглядел, чем так Малюта Скуратов Царя прельстил, – воевода сыну подмигивает. – Глядишь, чему научишься.

 

 

Палаты царские народом полны. Вече дума опричная собрала. Только Царя все и ждут. Парятся в одеждах черных да шапки в руках мнут. Но Царь не торопится. Вот уж час прошел, а он так на сходе и не появился.

 

– Я пойду Царя кликну, – Федька Вяземскому шепчет. – А ты пока грамотки доносные с думцами почитай.

 

 

Лестница крутая темнотой объята. Стены каменные слизью сочатся. Идет Федька в каземат царский, а у самого ноженьки трясутся. Неспокойно душе его темной. Предчувствия страшные душу гложут.

 

Как на последнюю ступеньку его сапог сафьяновый ступил, так и замер Федька от ужаса. Глаза его свет факелов ослепил яркий. В нос запах плоти горелой забился. Закружилась голова Федькина от смрада да вони. Схватился он рукой за стенку скользкую и глаза прикрыл, дабы не упасть от ужаса.

 

Посередь узкой темной каморы, света белого лишенной, узник на цепях висит. Из тела голого кровь сочится. И так много той крови, что понять не можно, где рана на теле том. На руках у пленника нет ногтей. Вместо рта месиво кровавое. Из глаза раскаленный гвоздь торчит. На груди изрезанной кости белеют. Ноги черные от огня палящего. Плечи все смолою раскаленной залитые.

 

Тело узника бьется в последнем танце предсмертном, а подле него Царь стоит. И лицо у него неузнаваемо. Словно не Царь это вовсе, а сам Сатана, на землю спустившийся. Глаза красные из орбит вылезают. Рот в улыбке кривится да зубами скалит. Волосы длинные торчком торчат, борода топорщится. А в руках у Царя нож острый блестит.

 

– Ну что, государь, – Малюта его спрашивает. – Все сказал тебе изменник? Закончи муки его на этом свете. Чай, вину он на себя взял уже.

 

И сверкнул в руках царских нож хищный. И хлынула кровь темная из горла пленника. Тело его еще несколько раз дернулось да обвисло на цепях, как мешок с тряпьем.

 

Федька тяжело слюну сглотнул, тошноту подавляя. Волосы черные рукой пригладил. Кулаки сжал да улыбку добрую на лицо нацепил.

 

– Государь-батюшка! Там тебя думцы ужо заждалися. Изволишь ли подняться да совет держать? – Федька молвит.

 

– Позабыл я о совете думском, – Царь отвечает, нож окровавленный Малюте отдавая. – Спасибо тебе, Малюта! Хорошо ты свое дело знаешь. У тебя любой всю правду-матку скажет. Мастер ты на все руки.

 

И пошел Царь вверх по лестнице, напевая под нос да насвистывая. Сам же Басманов на Малюту взглянул недобро да вслед за Царем поплелся.

 

 

Вот и ночка мглистая на слободу спустилась. Все вокруг черным полотном заволокла. Так темно кругом, что хоть глаз коли. Даже на небушке звезды все померкли, а Месяц ясный за тучами грозовыми спрятался. Гром грянул вдалеке, и молния яркая небо надвое расколола.

 

Идет Федька коридорами темными и от грома небесного вздрагивает. Чудится ему в сем провидение. Перед глазами его дыба страшная да факелы на стенах, огнем играющие.

 

– Чур меня, – мелко он крестится. – Рано мне еще о смерти думать. Мое место при Царе нагретое. Не отдам я его Малюте чертовому.

 

 

Царь на перинах мягких отдыхает. Книжицу в руках держит да на образа в углу красном поглядывает. Только теперь святые мученики смотрят на него с улыбкою. Лица их смиренные благодатью божьей светятся.

 

– Ждешь ли меня, государюшко? – Федька в опочиваленку заходит. К царским полатям приближается да рясу монашескую скидывает. А под ней платье женское, жемчугами расшитое. Волосы черные по плечам белым мечутся. Губы алые улыбкой нежной манят.

 

– Иди ко мне, краса моя ненаглядная, – Царь Федьке улыбается да руки в стороны распахивает.

 

Федька покорно подле Царя ложится да в щеку целует.

 

– Фу, – нос тонкий Федька морщит да от Царя отстраняется. – Пахнешь, будто ты из чистилища прямиком вышел.

 

– То не адом пахнет, а делом богоугодным, – Царь улыбается. – Мне будто откровение снизошло, что дело мое правое. А супостаты да предатели теперича будут все как есть мне выкладывать.

 

– Никак Малюта твой тебе голову замудрил, – Федька губы дует. – Токмо с ним и общаешься. Про меня и вовсе позабыл.