Пес государев

– Малюта толк в своем деле знает, – Царь Федьку по волосам черным гладит. – Знаешь ли, как глаз шипит, когда в него шило раскаленное входит? Будто шкварки на сковороде. А ежели на кожу смолу раскаленную лить, то она вместе с ней на пол стекает.

 

Говорит сие Царь, а сам голову Федькину вниз тянет да рубаху на себе задирает. Федька в рот свой плоть царскую принял да почувствовал, как дрожит она в возбуждении. Только дрожь не от страсти к телу молодому да ладному, а от деяний темных, что Малюта в казематах творит.

 

Прихватил вдруг Царь вихры Федькины, платье красное на нем разорвал и ворвался в тело белое, так что Федька и охнуть не успел.

 

Царь над Федькой бьется, а у того от боли круги черные пред глазами прыгают. Федька кричит как не у памяти. Трепыхается под тяжестью тела царского. А Царь не унимается и шепчет ему горячо на ушко:

 

 – Давай, Феденька! Спой для меня песню громкую. Чтобы почувствовал я тебя не токмо телом, но и душою.

 

 

Лишь под утро Царь Федьку отпустил. Измучил он его своею любовью странною. Все тело синяками да ссадинами покрыто после утех тех царских. Федька на себя рясу черную нацепил да из опочивальни вышел.

 

За окном природа бесится. Молнии небеса на части рвут. И на душе Федькиной гроза бушует. Обида всполохами сверкает. Ненависть, будто гром, в голове грохочет.

 

«Ничего, Малюта Батькович! Я так просто тебе не сдамся! Повоюю я еще за любовь Царскую! Не будь я Федькою Басмановым!»

 

========== Глава 17 ==========

 

Дорожка лесная все дальше и дальше вьется. Вокруг птицы песни веселые щебечут. Зайцы из-под ног коня вороного разбегаются. Солнце сквозь листву молодую палит нещадно. Едет Федька в глушь дремучую, и сердце его от страха сжимается. Не божье дело задумал он, греховное.

 

«Ой и зря ты мне, тятя, енто присоветовал! Не к добру дело сие. Грех большой на душу свою беру. Только нет у меня, видать, другого выхода. Токмо ведовство мне и осталося!»

 

Вот и чаща гуще становится. Елки кособокие тропу преградили. Птицы петь перестали. Солнышко ясное в облаках скрылось. Спешился с коня Федька да сквозь бурелом на своих двоих пошел. Лапы еловые ему по лицу хлещут. Корни длинные из-под земли вылезают да за ноги его цепляют. Чудится Федьке, что сама природа-матушка не хочет пускать его к ведьме лесной.

 

Деревья вдруг расступились, и оказался Федька на прогалинке лесной. На полянке той хатка простенькая. Из стволов деревьев собранная, а поверху ветками да мхом покрытая. Подошел к двери Федька да только хотел кулаком в нее стукнуть, как услышал он голос глухой да хриплый.

 

– Заходи, милок! Чего у порога мнешься?

 

Федька в маленькую горенку вошел. Посередь нее стол да две лавчонки хиленькие. В углу печка кривая да полати бревенчатые.

 

– Здравствуй, бабка, – Федька шапку снял да на иконы в углу красном перекреститься собрался. Только нет там ни икон, ни свечек. Лишь паук сети свои вяжет да мух ловит.

 

– Присаживайся, касатик, да сказывай, с чем пожаловал? – бабка усмехается, Федьке зубы гнилые показывая.

 

– Говорят, ты зелья разные варить здорова, – Федька от улыбки той ежится, но на лавку садится.

 

– А тебе, никак, приворот нужон любовный? – бабка с лавки поднимается, оправляет обноски истлевшие на теле корявом да к печке подходит.

 

– А и правду про тебя говорят, – Федька вздыхает с облегчением. – Все-то ты знаешь про людей, все ведаешь!

 

– И про тебя всю правду расскажу, красавец писаный, – ведунья на полке кривой роется, достает мешочек кожаный, щепотку порошка из него вынимает да в огонь бросает. Вспыхнул в печи огонь черный, как ночь безлунная. Вздрогнула бабка да на Федьку обернулась. – Зачем пришел ко мне, колдун черный? За каким лядом я тебе понадобилась, коли ты и сам все можешь?

 

– Ты чего-то, бабуля, заговариваешься, – Федька хмурится да с лавки вскакивает. – Али грибов поганых объелася? Али угорела от печи?

 

– Неужто не знаешь ты силы своей? – колдунья спрашивает. – Ну тогда слушай меня внимательно. Не помогут тебе мои снадобья, ибо сам ты сумел приворожить силою своей. И приворот тот посильнее чар моих будет.

 

– Об чем говоришь ты, ведьма, никак в ум не возьму? – Федька плечами пожимает. – Да и не умею я ворожить да колдовать.

 

– Все ты умеешь, касатик. Все разумеешь, – бабка к столу садится да на Федьку глазами белыми, слепыми смотрит. – Силушка у тебя от бабки твоей – ведуньи. А приворот был сделан пляской сатанинской.

 

– А что мне с ворогом моим да завистником делать? – Федька к бабке придвигается да из сумы мешочек со звонкою монетою вынимает.

 

– Не знаешь ты еще мощи своей, красавец, – бабка деньги в одежду рваную припрятывает да дальше сказывает, бельмами прямо в душу Федькину глядя. – Ты свого соперника его же силою и победи. Знаешь ведь, что он умеет ладно? А ты лучшим в ентом стань!

 

– Хм… спасибо, бабушка, – Федька затылок чешет. – А и правда, чем я хужее его? А скажи-ка ты мне, ведьма, что мне ждать дальше? Как судьба моя сложится?

 

Бабка снова к печи подошла. Другой мешочек достала да горсть белого порошка в огонь кинула. Вспыхнул огонь светом красным. Языки кровавые аж до бабкиных лохмотьев из печи кинулись.