Пес государев

На заставе опричной день в самом разгаре. Лошади копытами бьют в стойлах, седоков своих поджидая. Стрельцы в рясах монашеских по двору шастают. Сотники им приказы отдают да в поход сбираются. Воевода Алексей Данилович у оконца сидит и на все это смотрит. По душе ему жизнь такая. В достатке да в роскоши. Сынок крепко при Царе сидит. Тот ему как себе верит. Из Федькиных рук ест и пьет. Вона и в Москву Федьку забрал. Лихо ему без красавца кравчего.

 

Ворота высокие отворяются, и на прытком коне Федор Басманов во двор въезжает. Сам весь в парче да дорогих мехах. На перстах – кольца драгоценные. На шее цепи золотом блещут. Гордо он смотрит на суматоху военную. И улыбка на его устах веселая да задорная.

 

– Федя! Сыночек мой! – воевода на крыльцо выбегает да к сыну бросается.

 

– Здраве будь, тятя! – Федор с коня чинно слезает да отца обнимает.

 

– Как добрались с Московии? Как дела справили? Государь-батюшка жив-здоров? – Басманов вокруг сына вьется, будто дорогого гостя привечает.

 

– Пойдем-ка в избу, – Федька ему говорит да за рукав тянет. – Не знаю я, тятя, что и думать, – говорит он отцу, дверь за собою крепко запирая. – Вроде Царь со мною счастлив. Не отпускает меня от себя ни на час. Советуется. Руки более на меня не подымает, но…

 

– Что, Феденька? – воевода рядом с ним на лавку садится да в глаза черные заглядывает. – Неужто не мил ты ему боле? Неужто Скуратов душою его завладел?

 

– Не в Малюте дело, тятя… Ой не в нем! – Федька головой качает. – Бесы в душе государевой поселилися.

 

– Это как же ты такое уразумел, Феденька? – вопрошает воевода, морщась.

 

– Поначалу все спокойно было. Мы в Москву ехали к митрополиту новому, Герману. Царь благословение с него получить хотел. И тут до него челобитную донесли. Якобы боярин Ушинский по пьяни говаривал, что недолго Царю на Руси свирепствовать. Царь тут же с дороги свернул и вместе с сотней к тому боярину поехал. Знаешь, тятя… – Федька в окно с тоскою взглянул. – Я сам-то тоже не раз жизни людей лишал. И свирепствовал, и муки пострашнее выдумывал. Но от того, что Царь творит, у меня мурашки по спине бегают. Приехали мы в угодья боярские. Он велел всех девок солдатам отдать, а опосля в пруду потопить. Мужиков в сарай загнали да подожгли. Самого боярина с семьей на дворе вздернули. И осталася только дочь его, на сносях. Так Царь приказал ее к пруду тащить. Там собственноручно пузо ей взрезал да ребенка достал. А дитятко-то живехонькое, тятя! От матери к нему пуповина тянется. Царь его за ножки взял да в пруд опустил и ждал, покуда он не утопнет. До сих пор, тятя, слышу я крики женщины, плач детский да вижу, как баба по снегу с пузом распоротым к проруби ползти пытается. А за нею по льду след кровавый тянется, – тяжело вздыхает Федька да чарку водки, отцом поднесенную, опрокидывает.

 

– А ты терпи, Федя! – отец сына учит. – Да его прихотям потакай.

 

– Боюсь я, тятя, – Федька отвечает. – А что будет, ежели кто и на нас Царю донесет?

 

– Да не приведи господь! – воевода мелко крестится да свою чарку залпом опустошает.

 

 

А во дворце суматоха. Царь из похода вернулся. По дворцу служки мечутся. В кухне повара подмастерьев гоняют. Все хотят Царю-батюшке услужить. А тот по своим хоромам хаживает да последние новости от шута слушает.

 

– Сказывают, что ты к землям своим еще пару уделов прикрепил? – шут спрашивает.

 

– Опричнина моя растет, как грибы по дождю, – Царь довольно руки потирает. – А среди народа что слыхать?

 

– Говорят, что ты людей почем зря губишь, – шут тихо говорит да подальше от Царя отходит. – Сказывают, что ты шибко лютуешь. Наш государь никогда народ простой не губил почем зря. А тут ты цельные деревни с лица земли стираешь. Опричников твоих зовут кромешниками. Говорят, что ты подле себя палача держишь и с ним вместе над людьми измываешься.

 

– Это они про Малюту Скуратова? – Царь усмехается да к кубку тянется. – А где Федя мой? – удивленно вокруг озирается.

 

– Федор к отцу на часок поехал проведаться, – шут отвечает и совсем тихо добавляет: – Говорят, что Басманов душу у тебя украл. Дьяволом его кличут. Что от жены ты своей законной отворотился и грехом содомским с Федькой занимаешься. А про Царицу поговаривают, якобы с солдатами молодыми она прелюбодействует.

 

– Стервы! – Царь зло в стену кубок кидает да на шута гневно взирает. – А ты слова дурацкие повторяешь!

 

– Не гневись, государь, – Васька Царю кланяется. – Ты ведь сам неспроста власяницу носишь? Значит, грехи великие за собою чуешь.

 

– Да как смеешь ты, смерд, на грехи Царя намекать? – Иван как коршун к Ваське кидается да за грудки его хватает. – А не ты ли сам те слухи и разносишь?

 

– Государь! – шут испуганно в руках его трясется. – Кто, ежели не твой шут верный, тебе правду скажет?

 

– Правду, говоришь? – Иван словно змей шипит. – Стало быть, Царь твой грешен? Эй, стража! – в дверь он кричит. – Взять его. Да готовьте во дворе кострище! Я видеть хочу, как эта гадина в огне будет корчиться!