Пёс войны и боль мира

- И кто же вы?

- Наверное, я таков, каким сделала меня жизнь.

- Разве вас создал не Бог? А ведь именно он создал мир, так?

- Это не мой случай.

- Еретик?

- Ах, милостивая госпожа. Мятущаяся душа, как и все другие.

- Вы невозможно категоричны.

- Для солдата?

- Для любого, кто живет в наше время.

- Я не настолько категоричен, насколько скрытен. И, как вы уже, наверное, заметили, я не имею склонности к метафизическим дебатам.

- Неужели вы не признаете, что у вас есть совесть?

- Совесть-слишком дорогое удовольствие, чтобы иметь его в наши дни, милостивая госпожа.

- И все же это необходимо.

- Скажите, что вы можете предложить? Может, хотите изменить меня в соответствии со своими идеалами?

- Мои идеалы не во всем сходятся с вашими.

- Я уже заметил это.

- Душа? Эти слова значат немного. Я надеюсь, вы достаточно откровенны со мной.

- Я почти полностью согласен с вами.

Мы еще некоторое время поупражнялись в красноречии на эту тему, а потом разговор продолжился в другом русле.

Она оказалась образованной женщиной, знающей неизмеримое количество историй и анекдотов. Чем больше мы были вместе, тем сильнее я ее желал.

Мы болтали и пили, пили и болтали, так что даже забыли об обеде. Она цитировала греков и римлян, она читала стихи и цитировала диалоги. Она определенно была хорошо осведомлена обо всех делах, творящихся в Европе, да и в большей части мира даже больше, чем я.

Мне стало ясно, что повелитель Сабрины ее высоко ценит, и что более чем возможно, он не только ее возлюбленный. Она много путешествовала и легко вступала в обычные дружеские отношения. У меня сложилось впечатление, что она хорошо знакома почти со всеми близлежащими графскими семьями.

Настал вечер. Мы переместились в кухню, где из немногих припасов приготовили приличный, насколько это было возможно, ужин. Мы выпили много вина, а потом поднялись в одну из спален и стали раздеваться.

Простыни, покрывала и альков казались белоснежными в солнечном свете. Вскоре Сабрина осталась в наряде Евы. Ее белое тело манило, груди оказались маленькими и твердыми. Еще ни разу я не видел такой женщины, кроме как воплощенной в статуе или на полотнах живописцев.

До этого вечера я не верил в совершенство, но когда я увидел ее тело, освещенное закатным солнцем, я поверил, что оно действительно существует.

Мы легли в постель. В своей страсти она была ласкова и дика одновременно: пассивность сменялась агрессией. Мне передалось ее настроение-оно подходило мне по духу. Кроме того не надо забывать, что я долго был лишен женской ласки.

Я чувствовал, как силы вновь возвращаются ко мне, а потом на душе стало радостно и появилось громадное облегчение, еще в юности испытанное мной в фамильном замке Бек.

Все продолжалось бесконечно, она ласкала меня вновь и вновь, и я отвечал на ее ласки. Я дышал ее дыханием, чувствовал прекрасные прикосновения ее кожи.

Наша страсть накатывала и утихала, подобно приливам и отливам. Наша жадность преодолевала усталость.

Насытившись, мы засыпали и просыпались с первыми лучами солнца, чтобы снова любить друг друга, и я все больше и больше влюблялся в нее.

И вот однажды, утренним рассветом, я прошептал ей в ухо, еще спящей, что хочу, чтобы она ушла вместе со мной, оставив своих подозрительных слуг, чтобы мы могли отыскать место, где нас не сможет потревожить война. - Может ли быть такое место?-спросила она и весело рассмеялась над подобной несуразицей.

- Возможно и есть, на Востоке. Или в Англии. Мы можем поехать в Англию. Или в Новый Свет.

Расстроившись, она посмотрела на меня.

- Это невозможно,-сказала она.-Мой повелитель этого не разрешит.

Я обозлился.

- Твой повелитель нас не найдет.

- Он найдет меня и вернет, можешь быть уверен.

- В Новом Свете?! Он что, Папа?!

Она как будто растерялась, и я спросил себя, неужели этим риторическим вопросом я могу узнать правду?

Я продолжал:

- Я буду с ним сражаться. Если понадобится, я соберу против него армию.

- Ты больше потеряешь, чем приобретешь.

Озадаченный, я все еще спрашивал ее:

- Он-Папа? Твой повелитель?

- О нет,-сказала она с сожалением.-Он гораздо могущественнее, чем Папа.

Я потер лоб.

- Может быть, на твой взгляд. Но не в глазах всего мира.

Она затихла, зарывшись в подушку, а потом сказала тихим шепотом:

- В глазах не только всего мира, но и Неба.

Ее ответ смутил меня. Прошла еще неделя, прежде чем мы возвратились к этой теме. Меня больше не устраивало такое положение вещей.

- Ты обещала ответить на мои вопросы,-сказал я ей как-то утром.-Неужели нельзя назвать имя этого могущественного господина? По крайней мере я должен быть в курсе, пока нахожусь здесь.

- Ты не особенно обрадуешься.

- И все же я должен знать это.

- Я скажу,-прошептала она,-на следующее утро.

- Его имя,-настаивал я днем позже. Я видел испуг в ее глазах, и это ощущение передалось мне.

Она лежала в постели, глядя мне прямо в глаза, потом покачала головой.

- Кто твой повелитель?-спросил я.

Она отвернулась и заговорила, с трудом шевеля губами. Голос отказывался повиноваться ей, а на лице застыла маска обреченности.

- Его имя,-сказала она,-Люцифер.