Песчаная роза

Вероника отняла руки от лица. Горе смыло тусклый налет повседневности, и ее глаза снова сделались такими синими, что не верилось, как может эта синева существовать не на небесах и не на земле даже, а на человеческом лице.

– А кто ж виноват? – с отчаянием проговорила она. – Я тогда всякий разум утратила. Когда Яшу забрали, у Лазаря Соломоновича, папы его, инфаркт случился, мама тоже слегла. А они ж мне роднее родных. И Яша – ведь он как ребенок… Я не знала, куда кинуться, металась, как курица с отрубленной головой. И решилась Сергею позвонить. Он однажды помог в такой ситуации. Тогда Лазаря Соломоновича арестовали… Матка Боска, что я натворила!

– Даже если так… Я не имею права обвинять вас, – сказала Ксения. – Если бы не я, он без помех располагал бы своей жизнью. И был бы на свободе.

Вряд ли Вероника овладела собой из-за этих слов. Скорее, взяла верх сила ее натуры.

– Давно вы приехали? – спросила она уже почти спокойным голосом.

– Сегодня утром. Завтра обратно в Москву. Оттуда на Дальний Восток.

– А где остановились?

– Пока нигде. Поищу гостиницу.

– Какие теперь гостиницы! – усмехнулась Вероника. – В Москве, может, и удается устроиться, а у нас только по командировочному удостоверению, и то не по всякому. Я понимаю, что вам неприятно меня видеть, – вздохнула она. – Но все же переночуйте у нас, пожалуйста. Лазарь Соломонович и Белла Абрамовна в больнице оба, Яшу я к друзьям в деревню отправила. Отлежаться, и так, на всякий случай. Никто вас не побеспокоит.

– Спасибо, – поколебавшись, кивнула Ксения.

– Только придется еще подождать, извините.

– Не извиняйтесь, у вас же рабочий день. Я посижу в саду.

– Я вам обед пришлю.

Вероника жила на улице Комсомольской. Ехали туда на трамвае, потом шли пешком. Дом был двухэтажный, дореволюционной постройки. Когда вошли в него, Ксения поняла, что раньше он, наверное, принадлежал одной семье, а теперь перестроен под коммунальный быт.

– Это доктора Цейтлина был дом до революции, и при нэпе тоже, – сказала Вероника. – В первом этаже Лазарь Соломонович пациентов принимал, во втором жил с семьей. Я ему на приеме ассистировала, а наверху у него квартировала. Он Сергея вот здесь оперировал. – Она указала на боковую комнату. – Это процедурная была, а теперь общая кухня. На первом этаже десять человек живут.

Дверь в кухню была открыта. Над керогазом стояла растрепанная женщина и помешивала что-то в кастрюльке. Ксения хотела спросить, почему доктор Цейтлин оперировал Сергея, но Вероника уже поднималась по деревянной лестнице на второй этаж, и она последовала за ней.

На втором этаже все было устроено иначе – чувствовалось, что живет одна семья. Двери трех комнат выходили в еще одну общую, смежную с кухней.

– Я вам вот здесь, у Яши постелю, – сказала Вероника, указав на дверь одной из комнат. – Вы отдохнуть хотите, наверное.

Ксения хотела только расспрашивать о Сергее – подробно, о каждом его дне, который был известен этой женщине. Но она понимала, что это было бы все равно как если бы Вероника стала расспрашивать ее, что она делала с Сергеем в монпарнасской мансарде или что происходило в гостиной московской квартиры после того как ушел Павлик и они остались вдвоем.

Вероника дала ей полотенце и показала, где находится уборная. Когда Ксения вернулась в отведенную ей комнату, там уже была разобрана постель – судя по крахмальной свежести белья, Вероника успела ее перестелить.

– Сейчас ужинать будем, – сказала она, появляясь на пороге. – Приходите в столовую, добре?

И исчезла. Ксения обвела взглядом комнату, совсем маленькую и простую. Письменный стол из сосновых досок. Такие же, дощатые, книжные полки. Вообще, книги здесь были повсюду. Собрания сочинений Пушкина, Толстого, Гоголя. Бесчисленное множество тоненьких книжечек – наверное, поэтических, ведь этот Яша поэт. Одна из них, взятая с полки наугад, его книжкой и оказалась. На обложке значилось имя Якуб Пралеска. Стихи были написаны по-белорусски, поэтому Ксения не вполне их поняла, но полистав, поняла зато справедливость слов Вероники о том, что Яша как ребенок: стихи его были чище слезы и родниковой воды. На первой странице стояло посвящение Веронике Водынской.

Ужин был накрыт в комнате размером лишь немногим больше Яшиной. Здесь еще яснее чувствовался домашний уют, которого Ксения и не знала, и не умела, да и не хотела устраивать для себя. Над круглым столом висела на медных цепочках зеленая лампа, освещая комнату ласковым светом, а на скатерти с вышивкой ришелье стояли блюда столь разнообразные, что Ксения удивилась: неужели Вероника для одной себя так готовит?

– Это Белла Абрамовна, – сказала Вероника, когда она похвалила дивные огурчики размером с мизинец и явно домашней засолки. – Я и так-то не великая кулинарка была – из дому рано в гимназию уехала, снимала комнату с колежанкой, потом германская война, курсы медсестер закончила и сразу в госпиталь прифронтовой, потом гражданская, тоже не до готовки было. А потом уже с Лазарем Соломоновичем стала работать, у Цейтлиных жить, и Белла Абрамовна меня совершенно разбаловала. Грибы тоже ее, попробуйте.