Песчаная роза

– Вероника Францевна? – переспросила в регистратуре старушка, похожая на киоскершу, как родственница. – Так она старшая медсестра в хирургии.

– А можно мне ее увидеть? – с замирающим сердцем спросила Ксения.

– На операции сейчас, – ответила регистраторша. – А как освободится, так и выйдет к тебе. Я санитаркам скажу, что ты ее спрашивала. Только это не скоро будет, дзяучынка моя, – добавила она.

– Я подожду, – заверила Ксения. – Где можно?

– А у садочку пачакай, – перейдя на белорусский язык, предложила та. – Паветра сёння добрае. А то ж на минулым тыдни такия были дажджы, божухна, такия навальницы! Не хвалюйся, я Вероничке скажу, дзе ты.

Больничный сад разросся за десять лет. На яблонях видны были зеленые яблочки, а на одном дереве они уже и зарумянились. Наверное, это была яблоня раннего летнего сорта. Ксения села на лавочку под нею.

Пока она была занята тем, чтобы выяснить, доехать, снова что-то выяснить, – боль, которая физически ощущалась внутри, не исчезла, нет, но как-то отупела и отступила. Теперь же, когда действия сменились ожиданием, боль снова сделалась острой и ее удар оказался таким сильным, что у Ксении потемнело в глазах.

Эта боль была растянута во времени, память уводила к самому ее началу, заставляла мысленно повторять каждый шаг и мучила всеми невозможностями, которые вытекали из каждого шага.

Сергей не вернулся из Минска ни через неделю, ни через две. Ждать вторую неделю, наверное, не следовало, но Ксения все же подождала. Она понимала, что он прав и ей надо уехать вместе с сыном немедленно, но чувство, ускользающее от слов, не позволяло это сделать. Она не поехала ни в пионерский лагерь за Андрюшей, ни в деревню к Домне – сидела дома в странном оцепенении, прислушиваясь к этому своему чувству, тоже странному. Домне, впрочем, написала – кратко, только о значимом. И, бросив письмо в почтовый ящик у метро, не заходя домой, поехала на Лубянскую площадь. Она спешила, чтобы не утратить решимости. В конце концов, если ей не придется выйти из здания, которое люди обходят взглядами, то не все ли равно, войдет она в него в крепдешиновом платье или предусмотрительно наденет теплые шаровары.

Ксения обошла это здание почти кругом, пока заметила наконец у одной из его многочисленных дверей табличку «Приемная». Дежурный, неуловимо напоминающий Федорца, поинтересовался, по какому вопросу гражданка, и она ответила:

– Я хочу сообщить важные сведения о моем муже Сергее Васильевиче Артынове.

Ксения думала, дежурный спросит, кто такой Артынов, но он спросил только ее паспорт и, взяв его, закрыл окошко, за которым сидел, бросив:

– Ожидайте.

Долго ли ожидать, дежурный не сказал, но это было и неважно. Ксения боялась, что ее просто прогонят, велев изложить свои сведения письменно, а раз уж этого не произошло, то сколько времени придется провести перед окошком, не имеет значения.

Она и не поняла, сколько его прошло. Окошко не открылось, но из неприметной двери вышел человек в форме с голубыми петлицами и пригласил идти за ним.

– Итак, Ксения Андреевна, какие сведения вы хотели нам сообщить? – сказал он, когда, пройдя по длинному коридору, вошли в небольшую комнату.

В комнате стоял стол, за столом сидел такой же человек в форме с такими же или почти такими же петлицами. Ее сопровождающий сел рядом с ним, а она, не дождавшись приглашения, села на стул по другую сторону стола, заметив при этом, что в глазах обоих мелькнуло удивление. Но они ничего не сказали, лишь смотрели на нее одинаковыми взглядами, буравящими и пустыми одновременно.

– Перед тем как уехать в командировку две недели назад, – сказала Ксения, – муж сообщил мне, что накануне нынешнего своего приезда в СССР он составил в Париже аффидевит, который был заверен консулом Великобритании. – По быстрому промельку во взгляде первого она поняла, что он не знает, что такое аффидевит. Но ни первый, ни второй не произнесли ни слова, поэтому она продолжила: – Предполагая, что впоследствии не сможет давать свидетельские показания лично, мой муж изложил в аффидевите подробную информацию о деятельности органов НКВД в Европе. Он предусмотрел и заранее оговорил с консулом механизм, с помощью которого этой информации может быть дан ход.

Ксения замолчала. Те двое молчали тоже. Молчание было гнетущим, но ее охватила такая легкость и злость, что она не обращала на это внимания и не собиралась прерывать его первой.

– И какой же это механизм? – наконец спросил тот ее визави, который, как она предполагала, был выше по званию.

– Надежный, – ответила Ксения.

– Почему вы так уверены? – усмехнулся тот, который привел ее сюда.

– Потому что Сергей Васильевич всегда продумывает свои действия исчерпывающе. Если его партнеры в Европе не получат оговоренного сигнала, то распорядятся информацией по собственному усмотрению.

– И кто же должен подать этот сигнал? – спросил старший.

– Я, – ответила Ксения.

– Вы? – усмехнулся другой.