Песчаная роза

– Да. И сделаю это лишь после того, как увижу моего мужа. Если я отсюда не выйду, то сигнал подан не будет. Я просто не смогу этого сделать, – объяснила она. – Даже если вы добьетесь, чтобы я очень этого захотела.

Легкость и злость подсказывали ей каждое следующее слово. Она сознавала, что сидящие перед ней достаточно опытны, чтобы распознать блеф. Но, наверное, сведения, которые сообщил ей Сергей в купе парижского поезда, даже десять лет спустя и в измененном ею виде показались им убедительными. Или во всяком случае стоящими внимания.

– Хорошо, Ксения Андреевна, – сказал главный, вставая из-за стола. – Мы приняли к сведению ваше сообщение.

Ксения тоже встала.

– Я могу идти? – спросила она.

– Я вас провожу, – ответил первый.

О том, что будет происходить дальше, ни один из них не сказал. И хотя это было единственное, что она желала знать, чутье, которое подсказывало ей, что не надо ни о чем спрашивать сейчас, усилилось, сделавшись почти звериным.

– Заберете паспорт у дежурного, – сказал ее провожатый, открывая перед ней дверь в приемную.

Переходя Лубянскую площадь, Ксения не знала, дойдет ли до дому. Но и до дому дошла, и легла вечером в постель, и назавтра в ней проснулась. Не произошло ничего. Совсем ничего.

И ничего не происходило еще две недели. Что это значит, Ксения не понимала. Возможно, те двое, или сколько их там, испытывают ее терпение. Возможно, что-то решают. Возможно, уже решили не обращать внимания на ее слова и арестовать ее, как только она перестанет этого ожидать. Не понимала она и того, медленно идет время или летит стрелою.

Через две недели, когда Ксения возвращалась из Андрюшиной школы, куда ее срочно вызвали получить учебники для пятого класса, к ней подошел Федорец. Не во дворе подошел, а у поворота в Подсосенский переулок.

– День добрый, – сказал он. – Ну, как поживаешь?

По его тону, одновременно небежному и настороженному, Ксения поняла, что ее обстоятельства ему известны.

– Здравствуйте. Жду встречи с мужем, – сказала она.

– Дался тебе этот муж! Десять лет без него жила, а тут вдруг приспичило. Эх, бабы!

Его слова не стоили даже того, чтобы их опровергать.

– Когда я смогу его увидеть? – спросила Ксения. – Хотелось бы поскорее.

– Мало ли чего кому хотелось бы… – начал было Федорец. И вдруг отбросил дурацкий элегический тон и сказал сухо и жестко: – Зря ты все это затеяла. Я тебе и отвечать бы не стал. И что с тобой делать, знал бы.

«Те, значит, не знают, – стараясь не выдать волнения, подумала Ксения. – И готовы мне ответить».

– Так когда? – повторила она.

– Когда до места доберешься, – сказал Федорец. – Путь не близкий. И сидела б ты лучше дома. Сына растила.

Последнюю фразу он произнес с продуманной угрозой. Ксения похолодела.

Андрюша был ее ахиллесовой пятой. Не требовалось особой догадливости, чтобы это понимать.

– Где находится это место? – спросила она.

– На Дальнем Востоке.

По его прищуру Ксения поняла, что Федорец присматривается к ее реакции. Но ей было не до его психологических изысков – мысль о том, что Сергей жив, захватила ее полностью. И целый сонм сопутствующих мыслей завихрился у нее в голове. Где именно на Дальнем Востоке, как она туда доберется, ведь там, наверное, пограничная зона, сколько времени займет дорога…

– Я должна выехать немедленно, – сказала она.

– Ничего ты ему не должна, – пожал плечами Федорец.

– Как мне узнать адрес Сергея Васильевича? – пропустив мимо ушей это замечание, спросила Ксения.

– Адрес! Думаешь, там улицы-переулки? – хмыкнул он.

Но, наверное, в ее глазах проступало то, что происходило у нее внутри. Федорец достал из кармана галифе запечатанный конверт и протянул ей. Настороженность по-прежнему была заметна в его взгляде, как он ее ни прятал.

Когда Ксения вскрывала конверт, руки дрожали так, что она боялась разорвать вложенный в него листок. Федорец внимательно наблюдал за каждым ее движением, но ей было уже безразлично, заметит ли он ее состояние.

На бумажке в половину стандартного листа Костромину К.А. одной фразой извещали, что ее муж Артынов С.В. отправлен отбывать наказание в Николо-Уссурийск (Дальневосточный лагерь).

Руки у нее ослабели совсем, листок выпал из них, полетел, кружась, на асфальт.

– Ты чего? – Федорец подхватил листок и вернул ей. – Вот бабы! То адрес ей подай, то под ноги бросает.

– Он… он… живой…

Ксения выговорила это с трудом: губы дрожали, зубы стучали.

– Ну вроде того, – усмехнулся Федорец. – Был живой, во всяком случае. Только ехать к нему тебе незачем.

Его ухмылка и слова привели Ксению в чувство.

– Почему незачем? – настороженно спросила она.

– Потому что он не в санатории там. Ворота лагерные поцелуешь и пойдешь себе. Да и к воротам не подпустят.

– На месте это будет понятнее. – Ксения уже овладела собою. – Благодарю вас.