Песчаная роза

Она вспомнила, как на рынке Бастилии, дрожа от нетерпения, выхлебывала нормандских устриц из раковин. Но рассказывать об этом, конечно, не стала.

– Но ведь надо?

Он произнес это как-то неуверенно.

– Я буду, – сказала Ксения. – Здесь, наверное, есть поблизости что-нибудь. Магазин или рынок.

– Что-нибудь есть.

Он держался с нею скованно, говорил словно через силу. Неужели так будет теперь всегда? Или ничего теперь больше не будет?

– Выпью молока с хлебом, – сказала она.

Сергей Васильевич налил молоко в ее стакан. Достал из кармана нож, нарезал хлеб. Это был тот самый нож, который он выбил из руки портового бандита, Ксения узнала короткое широкое лезвие. Ножны купил, наверное, там же, в Алжире, чтобы носить нож с собою.

Ее мучила собственная наблюдательность. Хотелось думать о важном и главном, а лезли в голову пустяки.

– Тоже молока выпью, можно? – спросил Сергей Васильевич.

– Я думала, ты вина…

– И без вина тошно.

Она чуть не спросила, отчего – и не стала спрашивать. Глаза Вероники явились в ее сознании с такой ясностью, что впору было зажмуриться от их синего сияния. Точно так они сияют сейчас и в его памяти. Нет, не так – еще ярче.

Сергей Васильевич налил молока и себе тоже. Они пили в молчании. Ксения машинально отщипывала кусочки хлеба от надкушенного им и отложенного ломтя. Есть совсем не хотелось, она жевала хлеб лишь через силу.

– Ты устала, – сказал он.

Она не устала. Жизнь перестала ее питать.

– Здесь есть вода? – спросила Ксения, глядя на кухонную раковину.

– Есть. И в ванной тоже.

– Я тогда помоюсь?

– Помочь тебе?

– Да зачем же.

Наливать воду в ванну Ксения не стала. Поскорее бы закончить этот невыносимый вечер. Душ пофыркал, ржаво отплевываясь, вода потекла вялыми прохладными струйками. Она разделась, встала под них и запоздало поняла, что в ванной нет полотенца. Придется надевать одежду на мокрое тело. Не голой же идти в спальню. Если есть здесь спальня. Да если и нет.

Мыло лежало на углу ванны. Большой брусок отвратительного серого цвета. Когда Ксении было шесть лет, прачкин сын, приносивший на Малую Дмитровку выстиранное белье, сказал ей, что настоящее мыло, которое взаправду стирает, делают из живых собак. С тех пор она вздрагивала при виде такого мыла. Наверное, надо привыкать. Но брать его в руки все-таки не стала.

Кое-как обдавшись, выключила душ. И в то же мгновенье погас свет. Она попыталась вылезти из ванны, подскользнулась, схватилась за стену, рука скользнула тоже… Что дверь ванной открылась, Ксения поняла по холоду, повеявшему из коридора, и по тому, что Сергей Васильевич подхватил ее под мокрые локти за секунду до того, как она упала бы.

– Это часто бывает, – сказал он.

Ксения думала, что не ощутит его прикосновение больше никогда. Но вот его руки.

– Что бывает? – с замирающим сердцем спросила она.

– Аварии на электростанции. Отключается свет.

Они стояли в темноте молча. Но она слышала в его руках, в нем во всем ту же печаль и то же ободрение, что в песне Мистенгетт. Печаль была о Веронике, а ободрение предназначалось ей, она это знала.

– Пожалуйста, постарайся себя поберечь, – сказал он. – Я мало что смогу в этом смысле.

– Ты уедешь? – чуть слышно спросила Ксения.

Хотела спросить, уедет ли к Веронике. Но с таким ужасом представляла ответ, что не смогла задать этот вопрос.

– Да, – ответил он. – Скоро.

– Ты этого хочешь?

– Я не могу от этого отказаться. Уже не могу.

– К Веронике уедешь? – все-таки выговорила она.

– Нет.

Ксения почувствовала, что он улыбнулся, и спросила:

– Чему ты улыбаешься?

– Твоим страхам. Не надо этого опасаться, Кэсси. Этого не будет.

– Но она тебя любит! Ты знаешь?

– Знаю.

– Почему же тогда?..

– Потому что это для тебя я рыцарь без страха и упрека. А она знает, что я такое на самом деле. Ничтожество на службе у подонков. Для нее это неприемлемо. И она права.

– Но ты правда без страха и упрека!

– Это не отменяет остального.

– Разве не ради нее ты сюда вернулся?

И, еще договаривая вопрос, Ксения поняла, что знает ответ.

«Если он откажется от выполнения своих задач, мы немедленно откажемся гарантировать безопасность человека, который ему дорог», – прозвучало в ее сознании так отчетливо, будто усатый пошляк стоял сейчас в углу ванной комнаты.

«Я с ним не буду. Ни при каких обстоятельствах. Он это знает», – возник ясный голос Вероники.

Первое Ксения пересказала Сергею Васильевичу слово в слово. Второе он знал сам. Сопоставить первое и второе было не трудно.

Он вернулся ради Вероники, это правда. Он знал, что с нею ему не быть.

– Ты замерзла, – сказал Сергей Васильевич.

– Нет.

– Но дрожишь.

Он снял с себя рубашку и набросил ей на мокрые плечи. Она машинально продела руки в рукава. Тепло его тела окутало ее.

– Пойдем, – сказал он.

Ксения стала выбираться из ванны, но прежде чем успела это сделать, Сергей Васильевич взял ее на руки.

Он никогда не хотел ее, она это знала. Но сейчас и сама чувствовала не желание и даже не то, что прежде называла любовью. Что-то неназываемое, бесконечное, как жизнь и смерть, связывало ее с ним.