Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Целый миг у меня было искушение согласиться. Но нет, Кэрролл, нет. Ты стреляная птица – тебя на мякине не проведешь.

– Не получится, – сказал я. – Прости, Кэти. Но ты и я – естественные антагонисты. Ты уже подорвала мой авторитет. Ты постоянно докучаешь мне. Ты будешь мне мешать жить… как я привык.

– Ты про шведку?

– Коль скоро ты об этом заговорила, то – да, помимо прочего. Давай посмотрим правде в глаза. Ты это начала. Я был готов с тобой встретиться, хотел быть твоим лучшим другом. Но с того момента в аэропорту, как ты просверлила меня взглядом, ты стала уничтожать меня.

– Вообще-то нет, Кэрролл, – серьезно сказала она. – Пожалуйста, поверь мне.

Я проигнорировал ее слова и продолжил свой логический ряд:

– Я не хочу тебе никакого вреда, хотя ты попыталась навредить мне. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что тебе здесь не место, и тихо отправилась домой.

– Домой? – Того, как она это сказала, мне было достаточно.

– Ты должна подумать о своем мальчике. Его болезнь серьезнее, чем ты себе представляешь. Но ты ведь не хочешь мне верить.

– Я знаю, что ты прекрасно лжешь, когда тебе выгодно.

Я пропустил это мимо ушей и продолжал:

– Скоро ему понадобится стационарное лечение. Но ты, похоже, не очень-то проявляешь свои чувства к нему.

– Я никогда не проявляю своих чувств – так безопаснее.

Я высказал все, что собирался, но у нее было секретное качество, которое сбивало меня с толку. Не двигаясь, по-прежнему грустно глядя в одну точку, она сказала:

– Я все еще могу уничтожить тебя, Кэрролл. Последнее слово за мной. Ты такая умница, и я удивлена, что у тебя до сих пор так и не щелкнуло в голове. Но щелкнет, Кэрролл, и именно поэтому я откладываю свое решение. Оно смотрит прямо тебе в лицо.

Я уставился на нее. О чем это она? Ни о чем. Я мысленно отряхнулся.

– Не пытайся затянуть меня в старую мелодраму, я тебя знаю.

– Знаешь? Удивляюсь, Кэрролл. Ты гонялся за женщинами, спал с ними бо́льшую часть своей жизни, но до сих пор нисколько не понимаешь их. – Ее голос надломился. – И боже мой, ты меня никогда не понимал. Никогда. Нет, никогда.

Молчание на сей раз было еще глубже и продолжительней. Небо обложили тучи, и вдруг в окно застучали тяжелые градины. Так всегда бывает в высоких Альпах… Перемены погоды настолько драматичны, что они потрясают, очаровывают, чуть ли не поглощают вас. Внезапно я вспомнил о ее отпрыске, запакованном на открытой террасе. Я встал и пошел к двери. Больше я не собирался ничего говорить. Я уладил это чертово дело.

Но когда я вышел, попав под заряд града, она сказала мне вслед:

– Я не уеду, Кэрролл. Никогда.

Глава тринадцатая

В тот же вечер у себя в комнате я налил для успокоения стакан кирша и сел поудобнее, чтобы во всем разобраться. Я только что нанес свой обычный визит в палату, с особой тщательностью осмотрев перед выпиской Гарви, старшего из двух моих пациентов, переболевших плевритом, – он полностью выздоровел и завтра должен был уехать домой. Из своей маленькой боковой комнаты Хозяйка не сводила с меня глаз, и теперь передо мной стояла задача восстановить утраченные позиции и снова начать наше сотрудничество. Я уже отказался от идеи подбросить ей на стол «Геральд». Она плохо читала по-английски, а Дэвиган наплетет ей с три короба: «Такой шок, несчастный случай, не могу даже думать, даже говорить об этом!» Нет, это не аргумент, не стопроцентное вещественное доказательство.

Тяжелый случай эта Дэвиган, она достала меня, разозлила. О чем-то умалчивая, заставила меня беспокоиться. «Я все еще могу уничтожить тебя, Кэрролл». Я был уверен, что она не блефует и реально опасна, что есть у нее про запас нечто скрываемое от меня. Теперь я был абсолютно убежден, что это она столкнула мужа. Можно сказать, почти ожидаемо – сверху, с края крыши, с большой высоты, до смерти ей надоевшего… Она вдруг почувствовала этот внезапный, непреодолимый импульс – и толкнула. Чтобы удержаться, он пытался схватиться за нее – вцепился ей в рукав, оторвав клочок, и грохнулся. Это было простое уравнение, совершенно очевидное. Но надо было его решить.