Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Теперь мы могли начать. Я наклонился, чтобы ввести иглу. Жгут должен был выявить плечевую вену, прервав венозный кровоток, но не было ни кровотока, ни вены. Я снова и снова пытался ее нащупать. Ничего. Меня пробил пот. На протяжении многих лет практики какие-то навыки у вас вырабатываются, а какими-то вы так никогда и не овладеете. Если опустить то, чему я не научился, то уж это я умел: работая целых шесть печальных месяцев в КВД, то бишь в кожно-венерологическом диспансере в Плимуте, делая забор крови для реакции Вассермана и вводя внутривенно сальварсан, я, видимо, проткнул столько сотен вен, что в конце концов мог бы это делать одной левой прямо во сне. А теперь, когда это было так необходимо, я застрял.

– Придется делать разрез и входить в яремную вену.

Хюльда уже держала наготове скальпель. Малыш был слишком далеко, чтобы почувствовать разрез, который я сделал ему на шее. Глаза его, как у мертвой рыбы, стеклянно смотрели в потолок. И вот наконец вена, тонкая, как птичья трахея. Я вставил канюлю, а затем свободной рукой просто порвал завязку на пижамных штанах – они с меня упали вместе с трусами. Сжимая иголку большим и средним пальцем другой руки, я нащупал свободным указательным пальцем сильное биение пульса чуть ниже пахового канала. С этим порядок. Наконец, подумав: «Вот оно!», я вонзил иглу сбоку глубоко в правую бедренную артерию. Я сразу понял, что попал в крупную артерию, – через меня словно прошел электрический разряд.

Держа канюлю, я контролировал ток крови, чтобы с ходу не забить вены мальчика. Спустя какое-то время Хозяйка сказала:

– Все хорошо, Herr доктор. – Она держала палец на его левой сонной артерии. – Пульс начинаться.

Перемена, если вы не видели подобного раньше или, может, не хотели видеть, была впечатляющей. Даниэль ожил, кожа его стала обретать нормальный цвет и разглаживаться – вроде того, как наполняется воздухом тестовый дыхательный баллон. Теперь пульс на шее был отчетливо виден, и легкие возобновили свои утраченные тона. Затем веки мальчика затрепетали, и он посмотрел прямо на меня.

Никогда еще я не испытывал такого дурацкого и наиглупейшего чувства. Мне хотелось провалиться сквозь землю от смеха над самим собой. Кэрролл, мечта сентиментальной барышни. Ну что это за дерьмо – стоять вот так, прислонившись к столу, чтобы не свалиться, абсолютно без штанов, которые опутали лодыжки, притом что личное хозяйство свободно болтается на виду. Каким образом, действуя во имя всего, что правильно и достойно, я довел себя до такой скандальной клоунады? Только потому, что это мне на роду написано – быть растяпой Кэрроллом. Это происки моей несчастливой звезды, обладающей дьявольским чувством юмора. Этого было не избежать. Это было мое единственное оправдание, дабы не считаться придурком. Мне стало еще хуже, когда Хюльда сказала:

– О, это так хорош, fühlt sich viel besser[233].

Поскольку я не отвечал, она поспешно спросила:

– А у него снова не пойдет кровь?

– Он получил достаточно здоровых тромбоцитов, чтобы на несколько недель они справились с любым кровотечением.

Вообще-то, я уже начинал чувствовать слабость в коленях, но, дабы наказать себя и избежать подобных шоу, я бы отдал ему всю свою кровь.

– Я думаю, теперь он засыпать, – дышала Хюльда мне в левое ухо.

Вероятно, алкоголь в моей крови от выпитого кирша опьянял его. Это ему на пользу, крысенку. Лучше прояснить это Хозяйке.

– Перед сном я принял простенькое снотворное, ему, вероятно, что-то перепало.

– Да.

Когда-нибудь это должно было закончиться. Теперь он получил более чем достаточно и крепко спал. Я вынул иглу из своего бедра, испытав новый электрический разряд, наложил два отличных шва на его шею. Он едва пошевелился. У Хозяйки было все готово; и глазом не моргнув при виде моих причиндалов, она аккуратно и плотно заклеила пластырем прокол у меня на ноге, а затем положила мальца в постель и накрыла одеялом. Еще бы сто лет мне его не видеть.

– Теперь я пойду сказать бедный мать, что все хорошо.

– Ладно, – сказал я. – Только не позволяйте ей беспокоить его.

– Я быстро обратно.

Наконец-то я смог присесть. Закрыл глаза и опустил голову на руку. В темечке я ощущал какую-то пустоту, как будто перелил пациенту свои мозги. Не скажу, что он в них нуждался. Вернулась Хозяйка.

– Ах, у нее такой облегчение, бедный женщина. Но вы должны и ей дать снотворное таблетка, иначе она не успокоить.

– Порядок, – произнес я глупейшее для христианского мира утверждение. Оно свидетельствовало, насколько скверно я себя чувствовал.

– Я сделать вам кофе?

Я отказался.

– Я тоже хочу спать.

Я встал. Хюльда стояла на пути к двери. Мне было никак ее не обойти, когда она взяла меня за руку. Что с тобой, Кэрролл, все хотят взять тебя за руку?

– Herr доктор. – Она глубоко вздохнула. – Я думать… Я знать, что недооцениваю вас. Это было самый прекрасный акт.

Вот оно снова. Зеленые огни и проникновенная музыка. Кэрролл, герой, отдающий свою кровь, краса и гордость комикса.