Взлет откладывали несколько раз. Во время всего полуторачасового ожидания мы с Амритой сидели, держась за руки, и когда огромный «Боинг-747» начал, наконец, разгоняться по взлетной полосе, мы не стали смотреть в окна. Все наши мысли были сосредоточены на небольшом гробике, за погрузкой которого мы наблюдали незадолго до этого. Мы не разговаривали, когда самолет набирал высоту. Мы не смотрели в иллюминаторы, когда облака окончательно закрыли панораму Калькутты. Мы забрали нашу девочку и летим домой.
Глава 16
Ясно, что откровение близко.
Похороны Виктории состоялись 26 июля 1977 года, во вторник. Похоронили ее на небольшом католическом кладбище на холме с видом на Эксетер. Маленький белый гробик сиял в ярком солнечном свете. Я не смотрел на него. Во время недолгой службы я разглядывал пятно голубого неба прямо над головой отца Дарси. В промежутке между деревьями я видел кирпичную башню одного из старинных здании Академии. На фоне летнего неба покрутилась стайка голубей. Незадолго до окончания службы раздался хор детских голосов и смеха, внезапно утихший, когда дети увидели нашу группу. Мы с Амритой одновременно повернулись, чтобы проводить взглядом компанию ребятишек, изо всех сил крутивших педали велосипедов при приближении к длинному, пологому спуску в город.
Осенью Амрита собиралась вернуться к преподаванию в университете. Я ничего не делал. Через три дня после нашего возвращения она прибрала комнату Виктории, а потом переоборудовала ее в комнату для рукоделия. Она никогда там не работала, а я вообще туда не заходил.
Решившись в конце концов выбросить кое-что из одежды, которую я привез обратно из Калькутты, я проверил карманы разорванной, грязной рубашки, что была на мне в тот вечер, когда я принес Дасу книгу. Книжечки со спичками не оказалось ни в одном из карманов. Я удовлетворенно кивнул, но в следующее мгновение обнаружил в другом кармане свою маленькую записную книжку. Наверное, в ту ночь у меня были с собой обе записные книжки.
Эйб Бронштейн приехал на день в конце октября.
Он был на похоронах, но наше общение тогда ограничилось соболезнованиями. Поговорил я с ним в другой раз: это был поздний, бестолковый телефонный разговор, после того, как я напился. Эйб слушал почти час, а потом мягко сказал: «Иди спать, Бобби. Ложись спать».
В то октябрьское воскресенье мы сидели в гостиной с сухим вином и обсуждали, как удержать «Другие голоса» на плаву, а также шансы на успех новой программы Картера по экономии энергии, направленной на устранение нехватки топлива. Амрита вежливо кивала, время от времени улыбалась, оставаясь где-то бесконечно далеко в течение всего разговора.
Эйб предложил прогуляться по лесочку за домом. Я удивленно заморгал. Эйб ненавидел любые физические нагрузки. В этот чудесный осенний день на нем было то же, что и обычно: серый мятый костюм, узенький галстучек и черные туфли с загнутыми носами.
– С удовольствием, – ответил я без малейшего энтузиазма, и мы направились по тропинке в сторону пруда.
Лес стоял во всей красе. Тропинку устилал слой ярко-желтых листьев с вязов, а на каждом повороте мы ступали в целые охапки пламенеющей красной листвы кленов и сумаха. На кустах боярышника виднелись и колючки, и маленькие осенние плоды. На фоне ослепительно голубого неба белела береза. Эйб достал из кармана пальто наполовину выкуренную сигару и, рассеянно пожевывая ее кончик, шел с опущенной головой.
Мы прошли примерно две трети круга мили в полторы и приближались к гребню небольшого холма, возвышавшегося над дорогой. Здесь Эйб присел на поваленную березу и начал методично вытряхивать из своих башмаков грязь и кусочки веток. Я сел неподалеку и оглянулся на пруд, входной канал которого мы только что миновали.
– Рукопись Даса все еще у тебя? – внезапно спросил Эйб.
– Да.
Если бы он сейчас попросил поэму для «Других голосов», то независимо от моего согласия или отказа, нашей дружбе пришел бы конец.
– Гм. – Эйб кашлянул и сплюнул. – Ребята из «Харперс» не выступают из-за того, что ты не пишешь статью?
– Нет. – Где-то за дорогой я услышал стук дятла. – Я вернул им аванс. Но они все-таки настояли на том, чтобы взять на себя хотя бы дорожные расходы. Ты же знаешь, Морроу у них больше не работает.
– Угу. – Эйб прикурил сигару. Запах дыма отлично сочетался с осенней свежестью. – Еще не решил, что будешь делать с этой долбаной поэмой?
– Нет.
– Не печатай ее, Бобби. Нигде. Никогда.
Он бросил еще дымящуюся спичку в кучу листвы.
Я подобрал ее и зажал между пальцами.
– Нет, – сказал я.
Мы немного помолчали. Налетел прохладный ветерок и взметнул хрупкие листья. Далеко в северном направлении громко верещала на кого-то белка.
– А ты знал, Бобби, что во время войны я потерял почти всю семью? – неожиданно спросил Эйб, не глядя на меня.
– Нет. Не знал.
– Да. Мама выбралась, потому что они с Яном оказались в Лондоне по пути ко мне. Ян вернулся, чтобы попробовать вытащить Мойшу, Мутти и всех остальных. Больше их не видели.