– Боюсь, что не смогу подробно рассказать об этой книге, – сказал он. – Я упомянул о ней, потому что это вряд ли будет здесь хорошо продаваться. Просто длинная поэма, вот и все. Как мне кажется, ею увлеклись индийские интеллектуалы. Нас это, конечно, не заинтересует. Поэзия у нас никогда хорошо не расходилась, особенно если…
– Как она называется? – перебил я.
– Как ни странно, название я запомнил, – ответил он. – «Калисамбвха» или «Калисавба», что-то в этом роде. А запомнил я это название, потому что работал как-то с девушкой по имени Келли Саммерс и заметил, что…
– Кто автор?
– Автор? К сожалению, не припоминаю. Я и книгу-то запомнил лишь потому, что у издателя была большая экспозиция, но никаких наглядных материалов. Понимаете? Просто огромная куча книг. А эта голубая обложка потом мне попадалась во всех книжных лавках гостиниц в Дели. Вы не бывали в Индии?
– Дас?
– Что?
– Имя автора не Дас?
– Нет, не Дас. Во всяком случае, мне кажется, что не Дас. По-моему, что-то типично индийское и труднопроизносимое.
– Может быть, его звали Санджай?
– К сожалению, не помню, – ответил торговец, начиная раздражаться. – Послушайте, разве это имеет какое-нибудь значение?
– Нет, – сказал я, – это не имеет никакого значения.
Оставив его, я облокотился на ограждение балкона. Когда через два часа над зазубренным городским пейзажем взошла луна, я все еще стоял на том же месте.
Фотографию я получил в середине июля. Еще не разглядев штамп, я уже знал, что письмо из Индии. От тонкого конверта исходил запах страны. Штамп был калькуттским. Я встал под большой березой в конце подъездной дорожки и открыл конверт.
Сначала я увидел подпись на обороте фотографии. «Дас жив» и больше ничего. Фотография была черно-белой, зернистой; из-за не правильного использования вспышки люди на переднем плане почти не пропечатались, в то время как те, что находились сзади, представляли собой лишь затемненные силуэты. Даса, однако, можно было узнать сразу. Лицо его покрывали струпья, нос был изуродован, но проказа не так бросалась в глаза, как во время наших встреч. На нем была белая рубашка, а рука простиралась в профессорском жесте.
Восемь мужчин на фотографии восседали на подушках вокруг низенького столика. Вспышка высветила за спиной Даса облупившуюся краску на стене и несколько грязных чашек на столике. Лица двоих мужчин были хорошо освещены, но я их не узнал. Мой взгляд перешел на фигуру человека, сидевшего справа от Даса. Лицо было слишком темным, чтобы различить черты, но, благодаря выгодному ракурсу, я узнал хищный клювообразный нос и торчащие темным нимбом волосы.
В конверте не было ничего, кроме фотографии.
Дас жив. Каких выводов ждут от меня в связи с этим? Что М. Дас еще раз воскрешен своей мерзкой богиней? Я вновь бросил взгляд на фотографию и стоял теперь, постукивая ее ребром по пальцам. Невозможно определить, когда был сделан этот снимок. Была ли фигура в тени Кришной? Агрессивность позы подавшегося вперед человека наводила меня на мысль, что это именно он.
Дас жив.
Я свернул с дорожки и углубился в рощу. Низкая поросль цепляла меня за лодыжки. Во мне была какая-то опрокинутая, вращающаяся пустота, грозившая перерасти в черную бездну. Я знал, что стоит только открыться бездонному мраку, как мне уже не выйти из него.
В четверти мили от дома, возле ручейка, переходящего в заболоченное пространство, я опустился на колени и разорвал фотографию на мелкие кусочки. Потом я откатил большой камень и бросил обрывки на почву с выцветшей, спутанной травой, после чего вернул камень на место.
Возвращаясь домой, я старался удержать перед мысленным взором образ мокрых белых существ, отчаянно пытавшихся зарыться в землю, чтобы избежать света.
Той ночью, когда я собирал вещи, в комнату вошла Амрита.
– Нам надо поговорить, – сказала она.
– Когда вернусь, – ответил я.
– Куда ты собираешься, Бобби?
– В Нью-Йорк. На пару дней. Я уложил еще одну рубашку поверх того места куда засунул «Люгер» и шестьдесят четыре патрона.
– Нам очень нужно поговорить. Это важно, – сказала Амрита, коснувшись моей руки.
Я отстранился и застегнул молнию на сумке.
– Когда вернусь, – повторил я.
Машину я оставил дома, а до Бостона доехал поездом. Здесь я добрался на такси до аэропорта «Логан Интернешнл» и в десять вечера сел на рейс «ТВА» на Франкфурт с последующей пересадкой на Калькутту.
Глава 17
…ныне зверь, дождавшийся часа,
Ползет в Вифлеем к своему рождеству.
Солнце уже поднялось, когда мы подлетали к побережью Англии, но хоть на мои ноги и падали солнечные лучи, я ощущал себя в плену у ночи, которая никогда не закончится. Меня сильно трясло, и я остро осознавал, что заключен в хрупкую герметичную трубу, болтающуюся в тысячах футов над морем. Еще хуже было то, что растущее внутреннее давление, которое я поначалу отнес на счет клаустрофобии, оказалось чем-то иным. Во мне набирало силу какое-то тошнотворное вращение, словно внутри меня зашевелилось некое могучее существо.