Песнь Кали

***

Эйб Бронштейн умер прошлой осенью. Он как раз закончил работу над зимним номером журнала, в котором была небольшая вещица Энн Битти, и по дороге к метро у него случился обширный инфаркт.

Мы с Амритой вылетели на похороны. После погребения, когда мы пили кофе с другими собравшимися в небольшой квартирке, где он жил со своей матушкой, старуха жестом позвала нас с Амритой в комнату Эйба.

Книжные полки от пола до потолка, занимавшие большую часть площади трех стен, уменьшали и без того небольшую спальню. Восьмидесятишестилетняя миссис Бронштейн выглядела слишком хрупкой, чтобы держаться прямо, когда она присела на край кровати. В комнате пахло сигарами Эйба и кожей переплетов.

– Возьмите, пожалуйста, – сказала старуха, подавая мне небольшой конверт на удивление твердой рукой. – Абрахам распорядился, чтобы вы получили это письмо, Роберт.

Наверное, ее гортанный голос был когда-то красивым и волнующим. Теперь же, отмеряя слова точным произношением неродного языка, он оставался лишь красивым.

– Абрахам велел передать вам это письмо лично, даже если, как он выразился, мне придется пойти пешком в Колорадо, чтобы вас разыскать.

В любое другое время образ хрупкой, старой женщины, голосующей на дорогах где-нибудь в прериях, вызвал бы у меня улыбку. Но сейчас я лишь кивнул и развернул письмо.

Бобби, 9 апреля 1983 г.

Раз ты читаешь это письмо, значит, ни один из нас не слишком потрясен последними событиями. Я только что вернулся от своего врача. Хоть он не отговаривал меня покупать долгоиграющие пластинки, однако и не пытался всучить долгоиграющую справку о здоровье.

Надеюсь, что тебе. (и Амрите?) не пришлось откладывать какие-нибудь важные дела. То есть, если в той богом забытой глуши, которую ты называешь домом, вообще может быть что-нибудь столь же сложное, как то, о чем здесь написано.

Недавно я пересмотрел свое завещание. Сейчас я сижу в парке неподалеку от своего старого друга Мэда Хэттера, наслаждаюсь доброй сигарой и разглядываю довольно скудно одетых девиц, пытающихся убедить себя в том, что весна уже в полном разгаре. День теплый, но не настолько чтобы не заметить, что они пошли гусиной кожей.

Если матушка еще не успела тебе сказать, то сообщаю, что по новому завещанию все переходит к ней. Все, кроме первых изданий Пруста; переписки с авторами, что находится в моем сейфе; а так же прав, названий, скромного счета и поста главного редактора «Дpyгux голосов». Это я оставляю тебе, Бобби.

А теперь подожди минутку. Я не хочу дождаться обвинений в том, что вешаю хомут на твою беззаботную польскую шею. Ты волен избавиться от журнала, как сочтешь нужным. Если ты предлагаешь передать его какому-нибудь другому ответственному лицу – прекрасно. Наделяю тебя всеми юридическими полномочиями для подобных действий.

Бобби, вспомни лишь, каким мы хотели видеть журнал. Не отдавай его какой-нибудь, долбанной шайке, которой нужно лишь скосить налоги и которая наймет какого-нибудь придирка, что не сможет отличить хорошую прозу от дерьмовой однодневки. Если ты предпочитаешь не снижать стандарты, a законсервировать журнал, возражать не стану.

Если же ты вce-таки решишься продолжать – хорошо.