– Санда права, – спокойно ответил Мариус. – Вы только цветы зла, а под вами его корни. И ты прав, общество – дерьмо, у него коллективный инстинкт. Ему нужно обратить свой страх во что-то видимое. Так с ним легче бороться. Когда страх… в твоей голове, он непобедим. У него нет формы. Но если придать ему лик Санды, то можно попробовать засадить страх за решетку. Мы ведь не ее сажаем. А наше беспокойство. Только… не умаляет ведь это того факта, что детей все-таки похищала она? Значит, по закону все равно она виновна. Но, – он заговорщицки приподнял указательный палец, – «Туннель» можно аккуратно взять через его же людей. Если ты и Санда скажете нам всю правду… и дадите доказательства, то мы передадим это на федеральный уровень в Висбаден. Сейчас исход этого дела зависит от тебя. Станешь молчать, правду никто не узнает, все так и будут видеть пару злобных нелегалов. Мы и дальше будем забивать козлов.
И он приятно усмехнулся, давая понять, что настроен на сотрудничество.
Александр дрожал и молчал, но думал о его словах.
«Доверяй мне, – говорил Мариус всем своим видом. – Доверяй, ибо никто тебе не поможет больше».
Он умел настраиваться на вибрации другого. Это как поймать волну в воздухе между вами и плавно на ней покачиваться, врастая в ритм чужих тревог. Вот он уже в них – спокойный и устойчивый элемент. Если выдержать этот момент, то другой спроецирует на него все. Слова. Главное – слова.
– Мне нужна Санда, потому что с ней все их тайны. Я не обещаю тебе, что Санда избежит наказания. Может, она и не зло. Но она была его руками долгие годы. А ты… ты другое дело. Сильнее тебя самого в этой комнате тебя никто и не обвиняет на самом деле, – вкрадчиво струилась речь следователя навстречу обнаженному и израненному взгляду Александра. – Да, ты нелегальный мигрант. Ты знаешь многое о дилерах и даже дружишь с Сандой. Но ты ничего не делал. Формально похищениям не содействовал. Если не усугублять, выйдешь из воды сухим. Ну? Что скажешь?
Полетаев наконец что-то обдумал и вопросил сухим, ломким голосом:
– Где гарантии?
Мариус пожал плечами и возвел глаза к потолку.
– Не могу их дать. Пока. Но если ты просто знал о том, что она делает… это меньше, чем преступление.
– Лапшу мне не вешайте.
– И не думаю. Но хочу, чтобы ты осознал свое место в этой истории.
Лука словно растворился. Да и комната перестала существовать. Они сидели с Александром под светом тусклой лампы где-то вне всего сущего. И это пространство нигде держалось до тех пор, пока они говорили.
– Что с тобой произошло, что ты пришел в «Туннель»? – с легким сочувствием спросил Мариус, цедя интонацию с безупречной расчетливостью.
– Хотите знать?
– Хочу. Потому что не понимаю, что могло толкнуть студента-отличника на такой путь.
Александр искривил окровавленные губы в страшноватой улыбке. Но даже в таком виде мальчик оставался по-андрогинному смазливым.
– Пусть этот урод выйдет. Тогда скажу вам.
Он имел в виду Луку. Тот возмущенно раскрыл рот, но Мариус кивком указал ему на дверь. С большим неудовольствием ассистент вышел, и теперь они остались вдвоем. Мариус понимал, что выходка Луки была мерзкая, но трюк со злым и добрым полицейским сработал.
Атмосфера в комнате изменилась. Слова полились.
– Мой парень сел на кокаин. Я пахал на двух работах, чтобы его вытащить и оплатить долги. Мне не до учебы было. А когда меня турнули из университета и у меня были проблемы с визой, он послал меня. Хотя фирма его сестры могла пробить мне рабочую визу, и он даже мне это обещал когда-то. Такие дела, – издевательским тоном завершил он. – Я расплатился с его дилерами. Определил его в клинику. А он сказал мне, что моя виза – это мои проблемы.
Сейчас не нужно было ничего комментировать. Просто смотреть на него в молчании, без осуждения и гнева. Откровения этого парня походили на раскрытие цветка с окровавленными листьями.
– Когда я напивался в «Туннеле» и готовился к депортации, то разговорился с тогдашним барменом, Конрадом. Он сказал, что все мои беды можно решить, если я готов стать его помощником в делах клуба. Меня привели к Мельхиору… Да, к самому Кацу, он существует, хоть и мало кто его видел. Конрад сказал, что возьмет меня под свою опеку. Мельхиор согласился. Но я должен был исчезнуть для всего мира. Это мне удалось легче, чем запомниться кому-либо. Все было хорошо, пока вы не пришли.
– Почему ты не вернулся домой? – полюбопытствовал Мариус.
– Куда? – брезгливо скривился Полетаев. – У меня нет дома. Мне там житья не давали из-за моей ориентации. Знаешь, что с такими, как я, у нас делают? Выдавливают из общества, с работы, отовсюду. Бьют и насилуют. Со мной уже это было. И вот что я тебе скажу, Ионеску, мне нравятся мужчины, но не нравится, когда они из-за своих гомофобских комплексов увечат меня и занимаются надругательством над моим телом. Что еще ты хочешь знать? Вот тебе жалобная история, поплачь и отпускай меня. Я тебе не нужен. У меня ни хрена нет.