Песнь любви

Явился ты — и вся земля в зелени,
Цветут цветы перед взором смотрящего.

Кричит земля и все ее жители:
«Приют тебе и радость, пришедший к нам!»

И старосту поблагодарили за добрые слова, и Тадж-аль-Мулук все мыл его, а Азиз поливал его водой, а староста думал, что душа его в раю. Когда же они кончили ему прислуживать, он призвал на них благословение и сел рядом с визирем, как будто для того, чтобы поговорить с ним, сам же смотрел на Тадж-аль-Мулука и Азиза.

Потом слуги принесли им полотенца, и они вытерлись, надели свои платья и вышли из бани, а визирь тогда обратился к старосте и сказал: «О господин, поистине баня благо жизни!». И тот воскликнул: «Да сделает ее Аллах здоровой для тебя и для твоих детей и да избавит их от дурного глаза! Помните ли вы что-нибудь из того, что сказали про баню красноречивые?».

«Я скажу тебе два стиха», — ответил Тадж-аль-Мулук и произнес:

Жизнь в хаммаме[45] поистине всех приятней,
Только места немного в нем, к сожалению,

Райский сад там, где долго быть неприятно,
А геенна, войти куда — наслажденье.

Едва Тадж-аль-Мулук окончил свои стихи, Азиз сказал: «Я тоже помню о бане два стиха». «Скажи их мне», — молвил старик. И Азиз произнес:

О дом, где цветы цветут из скал твердокаменных!
Красив он, когда, светясь, огни вкруг него горят.

Геенной сочтешь его, хоть райский он, вправду, сад.
И часто встречаются там солнца и луны.

Когда Азиз окончил свои стихи, староста, которому понравилось услышенное, посмотрел на красоту и красноречие юношей и воскликнул: «Клянусь Аллахом, вы обладаете всей прелестью и красноречием, но послушайте меня!» — и он затянул напев и произнес такие стихи:

Как прекрасно пламя, и пытка им услаждает вас,
И живит она и тела и души людям!

Подивись же дому, где счастья цвет всегда цветет,
Хоть огонь под ним, пламенея ярко, пышет.

Кто придет туда, в полной радости будет жить всегда,
И пролились в нем водоемов полных слезы.

Закончив эти стихи, староста пустил взоры своих глаз пастись на лугах их красоты и произнес такие слова:

Я пришел к жилищу и вижу я: все привратники
Мне идут навстречу, а лица их улыбаются,

И вошел я в рай, и геенну я посетил потом,
И Ридвану я благодарен был и Малику[46].

Услышав это, все удивились таким стихам. Потом староста пригласил их, но они отказались и отправились к себе домой, чтобы отдохнуть от сильной жары, какая стояла в бане. Они отдохнули, поели и выпили и провели всю ночь в своем жилище, преисполнившись счастья и радости. А когда настало утро, визирь с юношами встали от сна, совершили омовение, сотворили положенные молитвы и выпили утренний кубок. И взошло солнце, и открылись лавки и рынки, и они поднялись, вышли из дому и, придя на рынок, открыли свою лавку, ибо слуги уже убрали ее наилучшим образом, устлав ее подушками да шелковыми коврами и поставив там две скамеечки, каждая из которых ценою в сто динаров. Они накрыли их царским ковром, обшитым кругом золотою каймой. И были посреди лавки превосходные ковры, подходящие для такого места.

Тадж-аль-Мулук сел на одну скамеечку, а Азиз — на другую, визирь же сел посреди лавки, а слуги стояли пред ними. Прослышали жители города про них и скоро столпились возле их лавки. Так они продали часть товаров и материй, а в городе распространилась молва о Тадж-аль-Мулуке и его красоте и прелести.

Так прошло несколько дней, и каждый день люди приходили все в большем количестве, спеша К ним за товаром. Обратился тогда визирь к Тадж-аль-Мулуку, советуя скрывать свою тайну, и поручил его Азизу, и ушел домой, чтобы остаться с собою наедине и придумать дело, которое обернулось бы им на пользу. А юноши стали разговаривать, и царевич говорил Азизу: «Может быть, кто-нибудь придет от Ситт Дуньи».

Дни и ночи проводил Тадж-аль-Мулук с беспокойной душой, не зная ни сна, ни покоя. И страсть овладела им, и усилились его любовь и безумие, так что он лишился сна и отказался от питья и пищи, а был он как луна в ночь полнолуния.