– Жаль? – Старик похлопал своей ручищей Айка по плечу. – Господи боже, не надо никого жалеть. Нас, старых меринов, так уж точно. Может, это единственный справедливый нагоняй из всех, что мы, старые сонные псы, получали. Вы были нашим героем – вы до сих пор наш герой, а герои нужны
Айк поблагодарил, но сказал, что на палубе его ждут друзья.
– Да, я понимаю. Но знаешь, что я тебе скажу, сынок, небольшой совет, между мной, тобой и вон той переборкой: держись подальше ото всех этих дел с паями и пайщиками… если не хочешь, чтобы твой держатель тебе что-нибудь припаял, как говорят в торговле.
– Вы, кажется, сказали, это лучшее предложение из всех, что мы можем получить.
Старик стащил повязку и с веселой мальчишечьей невинностью подмигнул обоими глазами:
– Халтура есть халтура, сынок. Это шоу-бизнес. Еще одно: осторожнее со своим лагерным корешем. У него что-то к тебе есть, а его не зря зовут в Вествуде большой белой тварью. Но ни звука, слышишь? Я отмажусь, что бы ни наболтал. Когда надо, я вру, как матрос. Ты играешь в покер? Простой американский, ставка – доллар, три – предел?
– Наигрался в тюрьме, но там была ставка –
– Для хорошего покера нет разницы, что в банке. Важно, кто играет.
Айк улыбнулся:
– Мой босс Кармоди отдаст за покер любую еду… а поесть он
– То что надо. Назначайте время.
– Я могу уехать на пару дней.
– Значит, когда вернешься. В любой вечер. Не терпится посмотреть, как знаменитый бандит выстоит против жесткого блефа.
Черная повязка скользнула на место, словно закрылась дверь.
Выйдя из каюты, Айк постарался пройти всю кают-компанию и подняться на верхнюю палубу, не глядя больше ни в чьи глаза. Грира не видел, зато нашел Алису на ее барменском посту у нактоуза.
– Я созрел для еще одного двойного, Алиса. И если ты не против, я завтра беру выходной.
– Н-да? Зачем?..
– Надо слетать с Гриром в Скагуэй.
– Эмиль не может слетать один?
– Надо спасать раненого друга.
Не дождавшись подробностей, Алиса пожала плечами:
– Раз Кармоди так и не показывается, почему нет? Увидите этого старого пирата, спасите заодно и его. Можно убить двух зайцев одним героическим полетом.
Айк проигнорировал этот тычок. Ей еще повезло, что она не спросила, о чем они говорили со Стюбинсом. Айк не был уверен, что смог бы смолчать, как того требовал старик, особенно насчет Левертова. А какой матери приятно слышать, что ее сына называют акулой?
8. Держи полетную скорость, хук и под дых
С рассветом Айк был на ногах, закрепляя инструменты и лодки. В десять утра, не дождавшись вестей о загулявшем Майкле Кармоди или о его новой лодке, он поехал к трейлеру будить Грира. Он сам не знал, зачем согласился на эту рискованную экспедицию. У него не было особого желания лететь спасать Кальмара Билли. Не сказать, чтобы этот мелкий жулик совсем того не стоил. Гениальность Билли вполне соответствовала его заявкам. Айк видел собственными глазами, как он выигрывал пари, извлекая в уме квадратные корни быстрее, чем его соперник успевал ввести цифры в наручный калькулятор. И слышал собственными ушами его спор с заезжим профессором гидромеханического моделирования из Вудс-Хола, во время которого Билли дырявил профессорские теории до тех пор, пока бедняга не впал в состояние, самим Билли позже названное «острым шоком должностного несоответствия». Билли Беллизариус мог заговорить кого угодно. Хуже было то, что говорил он слишком много, голосом унылого шершня.
С другой стороны, это был повод выбраться из города, как раз когда впервые за много лет Айзек Саллас вдруг осознал, что хочет выбраться из города.
Разбудить Грира оказалось непросто. Чайник был пуст, и Грир пребывал в скутовом похмелье. Самое серьезное неудобство, которым чреват длительный прием скута, заключается в том, что первую неделю после завязки человек очень много спит, нуждаясь, очевидно, не столько во сне, сколько в сновидениях. Под скутом можно спать, но без быстрой фазы. Сновидениям некуда втиснуться. Они, словно рой самолетов, ждут, когда просохнет посадочная полоса, а пока кружат и кружат, забираясь все выше и выше. Когда Айк вышел из тюрьмы, это варево только появилось на улицах; он пил его целыми днями – не ради стабильных приливов энергии, им приносимых, и не ради крепкого забытья без сновидений, а ради самого послескутового похмелья и самих сновидений, приземлявшихся одно за другим во время первого долгого сна без наркотика. Иногда видения были ясные и добрые, иногда от них плавился мозг, но, хорошие или плохие, прочищающие голову или запутанные до зубовного скрежета, эти сны были, по крайней мере, его собственными. В тюрьме человеку снятся чужие сны.