Песнь о крестовом походе против альбигойцев

За дело все, и стар и млад, взялись не на словах,
Трудились, не жалея сил, и рыцарь, и монах;
Тулузцы ожили душой, стряхнув гнетущий страх.
Вид укреплений городских менялся на глазах,
5 Мосты и лестницы росли, как тесто на дрожжах,
Немало высилось валов и башен небольших,
И деревянных галерей — обычных и двойных.
А так как камни камнемет метал во весь размах,
В Нарбонне не было зубца, что не разбился в прах![627]
10 Но вот уж строятся полки, встав на своих местах,
И блещут пестрые гербы на стягах и щитах,
И лучник лук свой натянул, и брызнул крови ток,
И алой розою расцвел досель зеленый мох.
Здесь на мольбы один ответ — меча короткий взмах,
15 Здесь милосердье не в чести и бродит смерть в холмах.
В те дни отважный граф Фуа в Тулузе быть не мог,
Ведь Рим опеку учинил над графом, видит Бог,
Но снял опалу Беранже и графа уберег[628]

.А вот Арсье де Монтескью как раз явился в срок.
20 Гасконцу долг повелевал изведать пыль дорог,
И рыцарь честь не запятнал в годину свар и драк.
Иной и с места не сойдет, коль речь не о дарах,
Но сей поступок Монтескью по самой сути благ.
И пусть удачлив граф Монфор во всех своих делах,
25 Едва ли в собственной душе найдет он добрый злак,
Ведь тот, кто честен и правдив, не строит козней злых.
А граф такую начал речь, созвав друзей своих:
«Сеньоры, весь я нахожусь во власти злых тревог.
Мои заботы велики. Кто б ими пренебрег?
30 Клянусь, я храоро воевал, оыл в прах повержен враг,
Прованс у ног моих лежал и зло терпело крах,
А ныне думаю о том, что нет и малых крох
Надежды, ибо всё вокруг смел диких орд поток[629].
Бойцы Комменжа и Фуа, а это не пустяк,
35 С Тулузским графом во главе, о коем помнит всяк,
Вдохнули смелость в горожан, и те, взяв крепкий сук,
Забрали город у меня, убив надежных слуг.
Ужель подобные дела сойдут смутьянам с рук?
Меня охватывает гнев, томя как злой недуг,
40 Однако более всего тем угнетен мой дух,
Что зверь преследует ловца, прорвав облавы круг».
«Любезный граф, — сказал Фолькет, — роптать на жизнь — порок!
И должен тот, кто любит вас, к вам обратить упрек:
Нельзя в отчаянье впадать, вперяя взор во мрак,
45 Ведь сам святейший кардинал, наш светоч и маяк,
Велел повсюду и везде, в аббатствах и церквах,
В столицах царств и государств и прочих городах
На ваши нужды с прихожан взимать святой оброк,
А всяк за веру и Христа отдаст последний вздох.
50 Как только грянут холода и снег покроет лог,
В Тулузу двинутся войска, чтоб преподать урок
Смутьянам, коим быть тогда от бед на волосок.
Покойся город на столпе, витай он в небесах,
Виси, как те колокола, над нами в ста локтях,
55 И то б не дрогнули бойцы с крестами на плащах.
Мы всех младенцев истребим, чтоб этот род зачах,
Позволим жителям спастись лишь разве в алтарях,
Зато и с бунтом в сем краю покончим без морок».
«О небо! — молвил Пикиньи. — Тут топь, а не лужок!
60 Я сам во Франции рожден, в Париже не чужак,
Немало бедствий претерпел, немало передряг,
Но с той поры, как граф Раймон, презрев всесильный рок,
Навстречу бурям и ветрам направил свой челнок,
Пожрал весь мир пожар войны, а вам и невдомек.
65 Иной готов на всех и вся обрушить свой клинок,
Не знает удержу ни в чем, отняв чужой кусок,
Но сколь ни силится гордец, его сбивают с ног.
Известна жадность парижан, в ней многих бед исток,
Француз столь хищен и спесив[630], столь пылок и жесток,
70 Что вдвое на себя берет, пока не изнемог.
Потворство мелочным страстям сулит немало мук!
Пока, судьбою вознесен, гордец глядит вокруг,
Он остается без опор, о них не мысля впрок,
И наземь падает стремглав, ломая позвонок:
75 Вот так-то умер и Роланд, не затрубив в свой рог[631].
За что же подданных винить, коли правитель плох?
Да, граф за веру воевал, был ревностен и строг,
От стен Реоля[632] до Вивье[633] он водрузил свой стяг,И все ему платили дань, был в подчиненье всяк,
80 Вот разве только Монпелье осталось взять в кулак[634].
Но черни власть он передал и допустил бродяг
Над благородством суд вершить, чтоб кровь стекала с плах.
Однако видит Иисус, где злой, где добрый плуг.
Господь, вняв жалобам людским, исчислил вес заслуг
85 И нам союзничков послал, от коих тот же прок,
Что от наростов на костях имеет конский скок.
А тот, кто доблестью своей к себе сердца привлек,
Сочтен паршивою овцой, от коей — шерсти клок.
Мы чернь приблизили к себе[635], нам каждый нищий — друг,
90 Сам дьявол краем завладел, нас подцепив на крюк,
Сей груз до смерти нам влачить, коль сбросить недосуг.
Мы оттолкнули от себя всех тех, чей род высок,
Пожары, ненависть и смерть — вот наших дел итог,
И всех-то, думаю, надежд у нас лишь с ноготок».
95 «О граф! — воскликнул тут Леви. — Мой безыскусен слог,
И что тут долго говорить, плетя из слов силок,
Когда понятно и без слов, сколь наш триумф далек.
Ведь сколько б рыцарских шатров ни попирало луг,
Лет десять сиднем просидеть — отнюдь не новый трюк.
100 Осада всех нас разорит, и я бы сделал так:
Лишь солнце землю озарит, подав тем самым знак,
И зорю протрубит трубач, настанет час атак.
Пусть все в движение придет, рождая гром и стук,
Пусть каждый в рог свой затрубит, возьмет и меч, и лук!
105 Зима мрачна и холодна, уж снег на землю лег,
К утру, выстуживая дом, погаснет камелек.
Кой прок от спящих горожан, одетых кое-как?
Пока спросонья разберут, где куртка, где башмак,
Мы в город, верою клянусь, ворвемся напрямик,
110 Убьем дозорных у ворот, воткнув в них сотню пик,
И тучи дротиков и стрел закроют солнца лик.
Пусть вспыхнет в городе резня, раздастся стон и крик,
Пусть пламя, город охватив, покажет свой язык,
И пусть для нас или для них придет последний миг.
115 Лишь тот получит все плоды, чей меч от крови взмок!»
«Прекрасно сказано, сеньор, — Ален-воитель рек, —
По праву будьте впереди: я жизнь даю в залог,
Что буду третьим, если граф вторым возьмет клинок!»
Однако выбрал граф Монфор, в чем был не одинок,
120 Иной военный план.