Песнь о моей Мурке

Сафонов, советский писатель, родился в 1904 году в Керчи. В детстве и юности он работал в порту, на мельнице, в Керченской ихтиологической лаборатории, на рыбном промысле. По самым смелым предположениям, песня могла быть написана как минимум 14-летним мальчиком, то есть самое раннее — в 1918 году. В 1923 году Сафонов переехал в Москву. Начал печататься с середины 20-х, учился на Высших вечерних литературных курсах. Первые свои стихи читал Валерию Брюсову, и тот нашел их «плохими». В конце концов Сафонов перешел на прозу, в том числе на фантастику, стал популяризатором науки, а в 1979 году получил даже Государственную премию СССР в области литературы.

Вряд ли свидетельство Сафонова можно воспринимать всерьез. Так, он же вспоминал, что в 1914 году написал свой первый научно-фантастический роман (то есть десяти лет от роду), а в возрасте от десяти до шестнадцати лет создал даже несколько фантастических романов. Хотя мало ли что можно назвать «фантастическим романом»…

Скорее всего, эта «жалостливая» песня входила в репертуар бродяжек царской России — наряду с «Разлука ты, разлука» и прочими. Так, в некоторых источниках встречается ссылка на то, что «Позабыт, позаброшен» любил слушать композитор Сергей Рахманинов, уехавший из России в 1917 году. Правда, самих воспоминаний об этом мне найти не удалось, поэтому неизвестно, слушал Рахманинов песню до отъезда из России или уже в эмиграции.

Эту же песню ценил Сергей Есенин. Писатель Матвей Ройзман вспоминал в книге «Все, что помню о Есенине»:

«Однажды, проходя по Страстному бульвару, я увидел, как Есенин слушает песенку беспризорного, которому можно было дать на вид и пятнадцать лет, и девять — так было измазано сажей его лицо. В ватнике с чужого плеча, внизу словно обгрызанном собаками, разодранном на спине, с торчащими белыми клочьями ваты, а кой-где просвечивающим голым посиневшим телом, — беспризорный, аккомпанируя себе деревянными ложками, пел простуженным голосом:

Позабыт, позаброшен
С молодых юных лет,
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет!

Сергей не сводил глаз с несчастного мальчика… Лицо поэта было сурово, брови нахмурены. А беспризорный продолжал:

Эх, умру я, умру я,
Похоронят меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя».

Другой мемуарист, Николай Вержбицкий, рассказал, что по просьбе Есенина эту же песню пел мальчуган в Тифлисском коллекторе для беспризорных на Авлабаре.

Писатель Иван Солоневич, бежавший с Беломорканала, описывал в книге «Россия в концлагере», как уже в 30-е годы загнанные на «великую стройку» беспризорники исполняли среди прочих и слезливую песню про несчастного сиротинку:

«Поют, кто лежа, кто сидя, кто обхватив колени и уткнув голову, кто тупо и безнадежно уставившись в костер — глаза смотрят не на пламя, а куда-то внутрь, в какое-то будущее. Какое будущее?

…А я, сиротинка,
Позабыт от людей

Позабыт, позаброшен

С молодых ранних лет
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет.

Я умру, я умру,

Похоронят меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя.

Да, о могилке не узнает действительно никто. Негромко тянется разъедающий душу мотив. Посеревшие детские лица как будто все сосредоточились на мыслях об этой могилке, которая ждет их где-то очень недалеко — то ли в трясине ближайшего болота, то ли под колесами поезда, то ли в цинготных братских ямах, то ли просто у стенки ББК ГПУ».

В 1931 году песня «Позабыт, позаброшен» вместе с несколькими другими уголовными шлягерами («Нас на свете два громилы», «А ты не стой на льду») прозвучала в первом звуковом советском кинофильме «Путевка в жизнь». Автором музыки ко всем этим широко известным песням почему-то объявили композитора Якова Столляра.

Бывшая узница ГУЛАГа Екатерина Кухарская в воспоминаниях «Будь что будет», рассказывая о своем этапе с «блатнячками» из Владивостока в Магадан на пароходе, уже прямо относит «Позабыт, позаброшен» к блатному фольклору:

«Вечером блатнячки, расположившиеся в одном крыле трюма, поближе к люку, развернули свою самодеятельность… Пели свои печальные песни:

Позабыт, позаброшен,
С молодых юных лет
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет…»

В настоящем издании воссоздан наиболее полный текст песни. В некоторых вариантах после строк «В исправдоме за решеткой, за кирпичной стеной» следует куплет:

Привели, посадили,
А я думал — шутя.
А наутро объявили:
«Расстреляют тебя».

Однако, скорее всего, это — позднее заимствование из «жиганской» песни «Три гудочка», которая исполняется на тот же мотив, что «Позабыт, позаброшен».

По приютам я с детства скитался