Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро.

Безмятежно и привольно

Корм пощипывают сладкий

Овцы со своим приплодом,—

Один пастух Альбано

Красы не видит вешней,

Все горестней он плачет,

Рыдает безутешней:

«Где ты, моя Белиса?

Тоскует твой Альбано.

В кровоточащем сердце

Не заживает рана».

К розмарину и тимьяну

Льнут заботливые пчелы,

Запасаясь неустанно

Сладким и прозрачным соком,

День-деньской они хлопочут,

Занимаясь медосбором,

Наполняют до отказа

Соты ароматным медом;

Медом выкормив личинок,

Выведут проворных пчелок,

Чтоб они пустые ульи

Заселили новым роем.

Толпы муравьев прилежных

Из дворцов своих просторных

Выползают деловито

На песок, согретый солнцем.

Птицы, рыбы, травы, злаки,

Все созданья, все живое

Радуется и ликует,

Жизнь благословляя снова,

Но грустит пастух Альбано,—

Чуждый радости всеобщей,

Льет он слезы по любимой,

Глядя на ее надгробье.

Один пастух Альбано

Красы не видит вешней,

Все горестней он плачет,

Рыдает безутешней:

«Где ты, моя Белиса?

Тоскует твой Альбано.

В кровоточащем сердце

Не заживает рана».

Нынче год, моя Белиса,

Как тоска мне сердце точит,—

Преждевременной утраты

Терпкую испил я горечь.

Год пред этим ты хворала…

Тысячу бы лет за хворой

Я ходил, когда бы этим

Горестный конец отсрочил!

Я один с тобой остался,—

Как мне быть с тобою розно?

Я любил тебя живую,

Верен остаюсь и мертвой.

И в свидетели беру я

Провидение благое:

Дорогая мне при жизни,

В смерти ты еще дороже.

И о доме и о стаде

На меня легли заботы;

Умирая, дар бесценный

Мне оставила в залог ты,—

В ней была моя отрада,

В дочери, тобой рожденной;

Безмятежный лик младенца

Был твоим портретом точным,

Но, увы, решило небо,

За мои грехи, должно быть,

Чтобы следом за тобою

В мир она ушла загробный.

Один пастух Алъбано

Красы не видит вешней,

Все горестней он плачет,

Рыдает безутешней:

«Где ты, моя Белиса?

Тоскует твой Алъбано.

В кровоточащем сердце

Не заживает рана».

* * *

Поет, тоскуя, Фабьо,

И, песне той внимая,

Вздыхают волны Тахо

И слезы льют наяды.

С вершин нисходит в долы

Неторопливый вечер,

Неся в своих объятьях

Густеющие тени.

Уже примолкли птицы

И притаились в гнездах,

День светлый незаметно

Сменился темной ночью.

Одни колеса мельниц,

Не покорясь молчанью,

Сверкающие нимбы

Из волн речных вздымают.

Сгоняет бич свистящий

Разбредшееся стадо,

И ждет нетерпеливо

Овец загон дощатый.

А в хижине пастушьей

Лежит, простершись, Фабьо,

Не па одре болезни,

Не на постели праздной,

Не спит, — мешают думы,

Не бодрствует, — мечтает,

Не умирает, — мертв он

В живых воспоминаньях.

Заря уже зарделась,

И, пробудясь, гвоздики

С улыбкою кивали

Жемчужинам росинок,

Когда коснулся Фабьо

Струн громкозвучной лиры,

И стало вторить эхо

Стенаниям тоскливым:

РОМАНСИЛЬО

Плененный, Амарилис,

Твоею красотой,

Любовью не посмел бы

Я свой назвать восторг.

Возвышенный твой разум

С душевной чистотой,—

Вот от чего зажегся

Любви моей огонь.

Не думай, что случайной

Я прихотью влеком,

К тебе неотвратимо

Я приведен судьбой.

Нет у меня надежды,

Утратил я ее

И, — безутешный странник,—

Утратил я покой.

Я слышу отовсюду,

Что сладостна любовь,

Но страх меня объемлет

Перед твоей красой.

Страсть и благоговенье

Порождены тобой,

Два столь враждебных чувства

Сливаются в одно.

Ужель возможно это,

И в существе моем

Ты разжигаешь битву

Меж плотью и душой?

Могу ли я отречься

От красоты такой?

Могу ли, созерцая,

Не возжелать ее?

Но в спор душа вступает,

Гоня желанье прочь,

О чистоте любимой

Напоминает вновь.

Чтобы меня не ранил

Твой оскорбленный взор,

К тебе я прикасаюсь

Лишь робкою мечтой.

И все же дерзновеньем

Я собственным смущен:

Ничтожный, я пленился

Небесною звездой.

Внемли же, Амарилис,—

Молчать, увы, невмочь,

Хочу излить я в песне

Тоску мою и боль.

ПЕСНЯ

Пусть мне горько и больно,

Не прошу ни о чем,

Нахожу упоенье

Я в страданье самом.

Я, любовью сраженный,

Лишь любовью живу.

Безответно влюбленный,

Сладким сном наяву

Я взаимность зову.

Обескровленный страстью,

Открываю путь к счастью

И в несчастье моем,

Нахожу упоенье

Я в страданье самом.

* * *

Был садовником Белардо

И, в садах валенсианских

Разводя цветы и травы,

Прилежаньем отличался.

Из стен Сидонии рыцарь,

Взглянув на вечернее небо,

Выходит в долину Хереса

И скачет, исполненный гнева,

Туда, где в Испанское море

Текут Гвадалете воды

И деву Марию Морскую

Прославили мореходы.

Он знатного рода, но беден,

И дама его отвергла,

И счастье его затмилось,

И радость его померкла.

Сегодня выходит Саида

За старого мавра замуж,

Но он богатый вельможа,

Алькальд Севильского замка.

Гасуль, вздыхая и плача,

Несется дорогой длинной,

И слабым печальным эхом

Ему отвечает долина.

«Ты моря коварней, Саида,

Что властвует над моряками,

А сердце твое, Саида,

Как твердый, холодный камень.

Жестокая, как ты можешь

Позволить, чтоб в день урожая

Обещанных мне сокровищ

Коснулась рука чужая?!

Предчувствую — дуб столетний

Погубит росток весенний,

И веткам твоим зеленым

Не знать никогда цветенья.

Три года меня любила,

Клялась — не разлюбишь вечно.

Зачем же к Альбенсаиду

Уходишь при первой встрече?

Бедняк твой богат безмерно,

Богач твой беден, как нищий.

Не хочешь богатства сердца,

Лишь блага земные ищешь.

С жестокой буду жестоким,

Тебя проклинаю отныне:

Пускай тебя ревность иссушит,

Как жажда сушит в пустыне.

Супруг будет мерзок в постели,

И хлеб покажется горьким,

Глаза от слез покраснеют,