Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

⁴⁹⁵

Когда Христов наместник убедился,Что помощь ниспослал ему всевышний
И что единоборством все решится,
Он нехристю сказал слова такие:
«Вот, государь, признаюсь я открыто:
⁵⁰⁰ Коль скоро мы устроим поединок,
Я вашего бойца желаю видеть,
Чтоб знать, с кем будет наш защитник биться».
Галафр ему: «Уладим это живо».
Велел он, чтоб эмир Корсольт явился.
⁵⁰⁵ Был тот свиреп и безобразен с виду:
Огонь из глаз, как угли красных, пышет;
Широкий лоб, нечесаная грива;
Меж глаз пол-локтя добрых уместится,
Меж брюхом и плечами — сажень с лишним.
⁵¹⁰ Уродливей нет человека в мире.
На папу голос дерзко он возвысил:
«Зачем сюда пришел ты, коротышка?
Наверно, ты монах, коль темя брито?»
Ответил папа: «Я Христов служитель,
⁵¹⁵ Апостолом Петром и богом прислан
Во имя их просить вас удалиться
И здешний край от ваших войск очистить.
Я вас казной церковною осыплю,
Ни риз не пожалею, ни кадильниц,
⁵²⁰ Отдать вам грош последний не премину —
Лишь на галеры поскорей грузитесь».
Ответил нехристь: «Сильно ты ошибся,
За бога предо мной дерзнув вступиться.
Мне больше всех людей он ненавистен:
⁵²⁵ Сожжен был молниею мой родитель,
А на него ее ваш бог низринул.
Вы мните, ваш Спаситель по кончине
Вознесся на небо, где и укрылся.
Туда за ним я не взлечу — нет крыльев,
⁵³⁰ Но месть моя сынов его настигнет —
Всех тех, кого здесь на земле крестили.
Их изрубил я тридцать с лишним тысяч,
Спалил огнем и утопил в пучине.
Их истреблять я буду в этой жизни,
⁵³⁵ Коль в небе дать не властен богу битву.
Ему я враг заклятый до могилы.
Он — царь небес, а я — земли владыка.
Коль мы займем владенья ваши силой,
Погибнут все, кто чтит Христово имя,
⁵⁴⁰ А с клириков ножами кожу снимут,
Тебя же, храма божьего правитель,
Изжарят над огнем неторопливо,
Чтоб из тебя на угли мозг повытек».
Когда услышал это папа римский,
⁵⁴⁵ В него, что и не диво, страх вселился.
С аббатом стал он совещаться тихо:
«Да этот турок, видно, одержимый![246]
Я изумлен, — клянусь святым Денисом![247] —
Что в ад его досель не вверг Спаситель.
⁵⁵⁰ Да будет, граф Гильом, отважный ликом,
Тот, кто распят за нас, тебе защитой!
Верх над тобой, боюсь, возьмет спесивец».
Стал пропуска назад просить святитель,
С ним двух сынов послал Галафр-язычник,
⁵⁵⁵ И те его до Рима проводили.
Гильом ему навстречу первый вышел,
Рукой за стремя папское схватился
И говорит: «Чего вы там добились
И виделись ли также с нечестивцем,
⁵⁶⁰ Что Рим отнять у господа замыслил?
Скорее про него мне расскажите».
«От вас, сеньер, не стану я таиться:
Не с человеком схож он — с исполином.
Живи Роланд и Оливье доныне,[248]
⁵⁶⁵ Ат с Беранже, храбрец Иворяй с Ивом,
Млад-Манессье, Турпен-архиепископ,
Эстольт из Лангра и Готье учтивый,
Жерен и Ашкелье неустрашимый  —
Двенадцать пэров, что в бою убиты;
⁵⁷⁰ Будь с ними Эмери, достойный рыцарь,
Родитель ваш, молвой превозносимый,
И ваши братья, как отец, лихие,—
И то бы с ним никто не смел схватиться».
Гильом озлился: «Вздор вы говорите!
⁵⁷⁵ Слуге творца быть не пристало лживым.
Не сами ль нас вы столько раз учили,
Что тот, о ком печется вседержитель,
Ни от кого в бою стыда не имет,
В воде не тонет и в огне не гибнет?
⁵⁸⁰ Клянусь святым Петром, патроном Рима,
Что выйду с нехристем на поединок,
Хотя б в нем росту двадцать сажен было.
Коль нашу веру бог решил унизить,
Придется нынче жизни мне лишиться;
⁵⁸⁵ Но коль меня создатель не покинет,
В бою вовек не покажу я тыла,
В воде не утону, в огне не сгину».
Ответу графа папа умилился
И молвил так: «Да будет, славный витязь,
⁵⁹⁰ Тот, кто распят за нас, тебе защитой!
Речей отважней сроду я не слышал.
Храни тебя создатель, где б ты ни был,
За то, что встать за веру не боишься!»
Петра святого он десницу вынес,
⁵⁹⁵ Ее из золотой обертки вынул,
К суставам дал Гильому приложиться,
Из золота ж слепил кресты святые,
Бойцу на шлем и к сердцу прикрепил их,
Так о́береги[249] сделать ухитрившись,
⁶⁰⁰ Что за победу над Корсольтом диким
Граф лишь пустячным заплатил убытком,[250]
Которым после все его дразнили.
На доброго коня вскочил воитель.
На шею щит четырехпольный вскинут,
⁶⁰⁵ Тяжелый меч в руке остер на диво.
На холм взлетает граф без передышки.
Любуются им даже сарацины,
Друг другу говорят: «Вот рыцарь истый —
Учтив и смел, разумен и воспитан!
⁶¹⁰ Когда бы нынче с ровнею он бился,
Противнику его пришлось бы лихо;
Но грош ему цена в бою с эмиром —
Четырнадцать таких Корсольт осилит».