Песнь песней на улице Палермской

Из уст нашего квелого друга льются мелодии на особой частоте, публика настраивается на нее с ходу и прикрывает глаза. Самая красивая песня – «Несси» — повествует о том, как холодно и темно на дне глубокого озера.

– Черт с ним, с Могильщиком, – шепчет Ольга.

Я киваю.

В перерыве Йохан курит возле сцены. Так в моем зелено-лиловом изображении Королевского сада появляется длинная тень. Потом взгляд мой выхватывает Вибеке. Она движется нам навстречу своей особой раскачивающейся походкой.

– Я сама могу ездить на автобусе, а еще я опять стала ходить в мастерские, – сообщает она и берет меня за руку. Ее пухлые пальчики перепачканы краской.

– Здо́рово, детка, – улыбаюсь я.

– До чего ж ты прекрасен! – восторгается Ольга и набрасывается на Йохана.

Облизывает ему все лицо. И его морозно-синие глаза сразу светлеют.

– Спасибо!

– Вы на других фестивалях этим летом играете?

Йохан отвечает невнятно, левая нога у него начинает выписывать кренделя.

– Как там квартирант из Солт-Лейк-Сити? – спрашиваю я просто для того, чтобы вырвать его из Ольгиных клещей.

Йохан сворачивает новую сигарету. Чуть-чуть медлит с ответом.

– Уилл съехал, – говорит он потом.

– Уилл? – удивляется Ольга, и ее скоренько посвящают в историю о мормоне и двуспальной кровати.

– Ну вот, я купил на следующий день висячий замок, – начинает Йохан. – И Уилл вроде бы успокоился. В тот же уикенд я решил зацементировать трещину в наших отношениях и окончательно убедить его, что никаких дурных намерений я не имел. Вот и предложил показать ему Амалиенборг[153], Русалочку, Глиптотеку[154] и все такое прочее.

На что Уилл с благодарностью согласился.

– Но как раз в день экскурсии я проснулся с дикой головной болью. Слопал две таблетки, которые моя последняя подружка забыла в шкафчике в ванной. А оставшиеся в упаковке прихватил с собой just in case[155].

Я, чтобы не мешать рассказчику, делаю вид, будто нет ничего необычного в том, что Йохан упоминает о связях с подружками. Ольга хмурит брови, а Вибеке сморкается в рукав брата.

– Но таблетки ни вот столько не помогли. Тогда я по дороге к Русалочке еще две штуки принял. И вдруг и Русалочка, и Амалиенборг закачались перед глазами, будто на волнах. И все вокруг потекло еще медленнее, чем обычно.

Я молча восхищаюсь его знанием самого себя.

– А в автобусе вообще дикость какая-то началась. Я стал читать инструкцию на обратной стороне упаковки, и тут выяснилось, что я сожрал четыре таблетки сильнодействующего снотворного. Их, видно, моя последняя девушка принимала, когда ночевала у меня… я ведь довольно громко храплю.

Вибеке кивает:

– Я тоже, – говорит она радостным голосом.

– Верно. – Йохан ухмыляется и треплет ее по волосам.

– Ну вот, в общем, я полностью выпал в осадок, говорить нормально не мог, а башкой все время на колени к Уиллу склонялся.

Ольга начинает хихикать и не может остановиться.

Когда автобус подошел к Глиптотеке, Йохан еле-еле вылез из салона и мертвой хваткой вцепился в мормона.

– Кончилось тем, что я заполз на лестницу перед входом в музей и на верхней ступеньке отрубился, – как-то кривовато улыбается Йохан.

Тем же вечером Уилл съехал от него.

– Так что пока комнату сдавать не буду, перерыв сделаю.

По дороге домой нам с Ольгой приходится слезть с великов. Загибаясь от хохота, сестра моя издает особо ядовитый пук, ибо не в силах держать не только руль, но и скопившиеся в ней газы.

Тем летом Могильщик проделал весь путь вниз до самой черной тьмы и так в ней и остался. Вместе с зубным протезом, бедренной костью и ленточными глистами. И ко всему прочему еще и с огромным тяжеленным гранитным камнем на могиле. Самым большим, какой Грете и Йохану удалось найти. Что резчик по мрамору счел знаком их уважения к покойному.

Тридцатилетний кошмар, по всей вероятности, закончился. Но Могильщик все так же преследует своего сына во сне. Вот и приходится Йохану вставать и шататься по городу в поисках кого-то невостребованного, просто для того, чтобы хоть чуточку согреться в чужих объятиях.

Ария безумия

Если просветить рентгеновскими лучами Ольгиного мужа, на снимке не обнаружатся ни дирижерская палочка, ни крещендо, ни сердечные желудочки, а только черный пластиковый мешок, который кто-то выставил на улицу для сбора мусора. Сам же Андре целиком покрыт тонким слоем лести. Обыкновенный французский таракашка, гораздый сочинять небылицы.

Слухи о его неверности проходят мимо Ольгиных ушей. Андре ничем не выдает, что у него есть кто-то на стороне.

– И этот человек всегда уверял, будто не понимает, как можно позариться на мелкие дешевые украшения, когда в руках у тебя самая красивая в мире зеленоглазая драгоценность, – фырчит моя сестра.

Андре всегда в прекрасном настроении. Он умеет придержать перед нею дверь, накупить шампанского, страстно заниматься любовью со своей собственной супругой и рассыпать в ее адрес комплименты. Он весел, романтичен и способен показывать чувства. Вот только не свои.