Песнь песней на улице Палермской

Мы приезжаем в Данию ранним утром следующего дня, и тут у Ольги пропадает голос. После tour de force[157], потребовавшихся ей, чтобы не уронить фасон в Париже, в Копенгагене она попросту разваливается на куски. Ни звука не слетает с ее губ. А еще она сильно худеет. Руки ее кажутся теперь еще длиннее, она выпивает целые реки красного вина. Чаще всего у «Энди», «Эйфеля» или в убогих заведениях нижайшего пошиба, где сестра моя задирает платье и теряет остатки достоинства. Немая кошка в леопардовой шубке с чересчур большими глазами и размазанной по всему лицу тушью для ресниц шастает по Копенгагену. Bella в пятнистой шкуре.

Она исчезает в ночи и целыми днями не дает о себе знать. Невыносимо брехливую Клодель она оставляет у меня в квартире.

Однажды утром я встречаю ее на Кристиансхаунс Торв. Она жутко выглядит, да еще и зуба лишилась. Я потрясена. Однако пойти домой Ольга отказывается. Как бы жалко Ольга ни выглядела, воля ее по-прежнему столь тверда, что ею можно гвозди забивать. Сестра моя ходит и спит в сшитом Варинькой черном платье с мышеловкой, металлические спиральки которой сильно царапаются, и с синяками по всему телу.

Мне приходится звонить в Парижскую оперу и врать насчет Ольгиных голосовых связок и смертельно больных родственников, но я чувствую, что там не верят ни мне, ни моему ужасному французскому.

Мать моя тоже ошарашена. Как, наша очаровательная Ольга в свободном полете? Ночью сестра моя падает в пару ямочек на мужских щеках и просыпается где-то в городе уже сильно после полудня. Разумеется, с синяками на обеих руках. Необязательно потому, что чувак этот отпетый насильник. А потому, что Ольге так хочется. Чтобы наглядно доказать, как было до и как стало после акта. И чтобы это можно было увидеть.

Как-то вечером она объявляется в нашей квартире, пьяная в хлам. Впервые за целый месяц я слышу ее голос. Первым делом Ольгу выворачивает на прозрачно-голубой диван. Потом она забирается на подоконник и открывает окно.

– В Песне песней не хватает одного стиха, – рычит она в ночь, так что все прохожие обращают взгляды вверх. – О том, как сильно тебя любят, когда ты дико взбешена. Не только о лилиях и голубках, но и о том, когда ты любишь, точно КАПИБАРА.

Она впивается зубами себе в руку и громко топает по облупленному подоконнику:

– Сука… Merde… Засранец.

– Спустись, Ольга! Спустись, черт бы тебя побрал!

Меня охватывает ужас. Пол дрожит – ладно, такое уже случалось. Но этой глубокой июньской ночью даже стены ходят ходуном.

– Вы что, гашиш курите? – в полном отчаянии кричит сосед.

Пивные ящики с грохотом падают на пол, стекла звенят.

Где-то в Эстербро сносит с дома крышу. Мальчик в квартале Нордвест лишается своей черепашки, она погибла под рухнувшей книжной полкой. Короче говоря, на дворе 1985-й год, и в Копенгагене происходит первое с года 1805-го землетрясение, землетрясение магнитудой четыре и семь десятых балла по шкале Рихтера.

То, что силы сестры моей беспредельны, меня нисколько не поражает. Выше моего понимания другое: каким чудом это событие не привиделось моей матери в вещем сне?

* * *

Неделю спустя мы с Ольгой проводим вместе вечер. Прогуливаемся вдоль канала в Кристиансхауне, говорим о наемных убийцах и проходим мимо подвального магазинчика, витрина которого всегда задернута занавеской. В этот момент оттуда выходит парень, с которым Ольга здоровается.

– Кто это? – спрашиваю я, когда он отправляется восвояси.

– Владелец заведения. Это частный клуб, где клиенты пальтируются друг с другом, – отвечает она. – Там удовольствия на любой вкус. А еще он витрины сдает на Амагер Ландевай. Ты можешь там стоять в чем мама родила, ну или в упряжи, точно пони. А он, проходя мимо, тебя по заднице хлопает!

– Я-то думала, здесь кожаные ремни ремонтируют, – лопочу я. – У мужчин, туда заходящих, всегда ремни полурасстегнуты.

Невинность моя вопиюща. Я настолько ошеломлена, что забываю спросить Ольгу, откуда ей все это известно. Отсюда до Песни песней путь неблизкий.

Следующим утром Ольги в квартире не обнаруживается, и несколько дней от нее ни слуху ни духу. Новости о ней появляются, только когда звонит Мясникова Лили. Она теперь работает в травмпункте и видела там Ольгу.

– Твоя сестра позавчера сидела у нас в приемной, но когда я через четверть часа подошла поболтать, она уже испарилась.

День спустя Ольга вновь там появляется. И снова исчезает, потому что не может войти в систему со своей карточкой медстрахования. И так продолжается всю неделю. И всякий раз, когда Лили мельком видит мою сестру, поговорить им не удается.

Наконец Ольга сама звонит мне. Она в «Эйфеле», воспользовалась их телефоном. Мы договариваемся пересечься там. Бармен кивает мне и приносит два пива. В «Эйфеле» все и всем великодушно прощается.

– Ты что в травмпункте делаешь? Что случилось? – Я внимательно оглядываю сестру мою.

У нее вроде бы ничего не сломано. В ответ Ольга хихикает.