Песнь песней на улице Палермской

– Он ведь был для меня всем, – повторяю я. – Теперь любви не найти, как иголку в стоге сена!

– Ну, со стогом все не так сложно, – возражает старшая моя сестра. – Сперва надо сжечь стог. А потом берешь магнит и вытаскиваешь иголку.

Она показывает мне груду балетных туфелек и увеличительное стекло. И потом исчезает. Куда, мне неведомо. Но вид у нее вроде бы радостный.

* * *

Грета начинает расчищать завалы своей жизни. Вещи Могильщика она давно уже снесла на помойку. Теперь пришла очередь гаража, где она не была больше года. И там, среди картонных коробок и садового инвентаря все еще стоит пресловутый мопед. Тот, что муж купил, хотя у них не было на него денег.

– Я уже нашла покупателя, – говорит Грета Йохану, помогающему ей вытащить мопед на тротуар. – Сегодня после обеда придет посмотреть его.

Йохан садится на мопед и включает зажигание. Чихнув пару раз, мотор заводится.

– Садись сзади, – говорит он. – Прокатимся.

Она качает головой.

– Ну давай же, мать, просто по Палермской проедемся.

Немного поразмыслив, она садится на сиденье позади Йохана.

– Сиденье очень мягкое.

– Хочешь порулить?

– Да ты что, я не смогу, – возражает она.

– Сможешь, сможешь.

Йохан показывает ей переключатель скоростей, сцепление и тормоза. И Грета на удивление быстро все схватывает. У нее, наверное, в животе щекочет, ибо Йохан редко когда слышал, чтобы она так заливисто смеялась. Сперва Грета едет до конца Палермской и обратно, а потом отправляется в более продолжительную поездку по Эресуннсвай.

Когда они возвращаются домой, появляется покупатель.

– Ты уж, пожалуйста, извини, но мы передумали, – говорит Грета.

И вскоре они с мопедом становятся неотъемлемой частью городского пейзажа. Грета гоняет по всему Копенгагену в оранжевом защитном шлеме и с Вибеке на заднем сиденье.

Бегемоты

Карл подрастает в квартале Бастилия и обожествляет свою мать. Но он душа свободная, и едва научившись ходить, начинает носиться по задним дворам на рю де ля Рокетт, где уже со всеми знаком. И бегает так быстро, что не успели мы оглянуться, как ему уже исполнилось три года.

Возможно, он частенько бывает предоставлен самому себе. Когда Ольга распевается и репетирует днем или выходит на сцену вечером, она передает свои материнские обязанности всяким разным французским гувернанткам. Но это не значит, что Ольга не любит своего мальчика.

– Где мой отец? – интересуется Карл.

На этот вопрос ответить сложно. И сестра моя старается уйти от ответа всеми мыслимыми способами.

– Его, наверное, просто похитили, – решает Карл и, похоже, смиряется с ролью сверкающего мальчика-солнца в нашей женской вселенной.

Хорошо хоть, что Йохан тоже находится на его орбите.

Карл или КАРЛ! – если ситуация требует писать его имя прописными буквами, а такое случается часто.

На время гастролей по Скандинавии сестра моя паркует Клодель и сына или у Йохана, или у меня на Палермской, чем Карл бывает не слишком доволен. Иной раз я отсылаю племянника и собаку вниз, к Вариньке, и тогда могу поработать над своими картинами. Карл стоит на стуле в кухне и зачарованно заглядывает в суповую кастрюлю. Клодель же, глубоко вздохнув, укладывается на пол. Видно, скучает по Парижу.

Однако вскоре выясняется, что Варинька не может выполнять функции няньки. Она начинает все забывать. Обрывки памяти складываются неправильно. Она не помнит, что надо выключить суп, ей кажется, будто дед все еще жив и просто вышел погулять. Потом Варинька возвращается к своему прошлому «я» и собирается на собачьи бега, но вдруг вспоминает, что арена в Торнбю закрыта уже много лет как.

Однажды утром мы с Карлом застаем Вариньку в магазине бакалейщика. Она берет с полки бутылку коньяка и прячет ее в свою сумку.

– Мне приключений не хватает, – говорит она, встретив мой изумленный взгляд. Карл с восхищением глазеет на нее.

Варинька обещает мне, что в следующий раз стащит что-нибудь в супермаркете, где ее никогда не видели. Но все-таки кто его знает.

Дома Варинька смотрит бокс по ящику, включив звук на умопомрачительную громкость. Тем летом проходят Олимпийские игры в Сеуле. Южнокореец Пён Джон Иль во втором круге проигрывает свой бой в наилегчайшем весе болгарину Христову, что вызывает бурные протесты представителей команды хозяев. Корейские руководители и тренеры высыпают на ринг и осаждают рефери. Варинька орет благим матом, болея за корейца, и достает бутылку коньяка. В пепельнице лежат три недокуренных сигарки. От подмышек Вариньки пахнет капустой. Ее одолевает азарт играть и в дурака, и в датские игры.

Карл же засыпает на диване вместе с Клодель.

– Не стану я в «Матадор» вдвоем играть, – шепчу я, когда она утиной походкой отправляется за игрой.

Но бабушка моя настаивает. И, как всегда, выигрывает всю недвижимость и на Аллегаде, и на Ратушной площади. И в который уже раз платит мне реальными деньгами, чтобы я разрешила ей передвигаться по доске в выигранном автомобиле. Просто чтобы хоть немного еще продлить удовольствие.