Песнь песней на улице Палермской

Я соблазняюсь, ведь мне не приходилось бывать в Варинькином городе. Ольга тут же покупает мне авиабилет, я беру отпуск в «Лавке художника», и в субботу на той же неделе сижу в спецложе рядом с министром культуры Советского Союза и ожидаю Ольгиного выхода. «Тоску» я помню еще со времен, когда сидела на самых дешевых местах в Королевском театре. И с тех пор много раз видела Ольгу в сцене прощания. Прощальная ария – это действительно ее коронный номер. Не только на сцене.

После трех долгих актов главная героиня оперы, Флория Тоска, поет «Марио… Марио!», готовясь броситься с крыши. Сопрано трагически прощается с только что умершим возлюбленным и, когда отзвучат последние звуки, срывается вниз с верхнего края арьерсцены. Но драматический эффект на сей раз не срабатывает.

От Ольги я знаю, что внизу на пол сцены укладываются матрасы, чтобы дива не получила травму. Но на сей раз русский рабочий сцены решил использовать батутную сетку, чтобы смягчить падение. В результате Ольга после своего душераздирающего прощания появляется перед публикой еще трижды. Плавно поднимаясь и снова опускаясь в лежачем положении.

Министр культуры, в экстазе поднявшийся было вместе со всем залом, подозрительно смотрит на меня.

«Что это, современное прочтение? Символ чего-то несоветского? Какие-то скрытые смыслы или запрещенные религиозные идеи о воскресении?»

Но наконец-то опускается занавес.

Доведенная до белого каления Ольга бушует в грим-уборной.

– Merde, дерьмо, суки, шопа, засранцы! – кричит она на всех знакомых ей языках. А таких наберется немало.

Где-то через час сестра моя слегка приходит в себя.

– Да, батуты в этом городе ни к черту, – говорит она, вспоминая Вадима, сгинувшего в пасти бегемота более шестидесяти лет назад.

Теперь Ольга чуть не помирает со смеху. Но, несмотря на испорченный финал, в уборную всё заходят и заходят люди с цветами и поздравлениями. «Какая удивительная скандинавская сопрано», – наверняка думают они. Во всех смыслах удивительная.

Потом мы отправляемся в ночь. И попадаем в Варинькин город, проходим мимо Зимнего дворца. Отыскиваем площадь, на которой когда-то располагался цирк Совальской. На площади темно, но, чтобы выпить за нашу бабушку, мы находим небольшой подвальный кабачок на углу. Где и выпиваем с группой латышских моряков.

– Варинька, come and sit down[170]! – кричит один из них девушке за барной стойкой.

Я с любопытством гляжу на нее. На шее у девушки татуировка.

– And bring more vodka![171] – хохочет моряк.

– Варинька? Is her name Varinka?[172] – спрашиваю я.

– Yes.

– Same name as our grandmother…[173] – поясняет Ольга.

– Ah, your grandmother… Russian like me?[174] – Девушка с татуировкой возникает возле нашего столика с новой бутылкой.

Я киваю.

– Varinka means stranger, you know?[175] – говорит она, наливает нам водки и потом осушает рюмку до дна вместе со всей честно́й компанией.

Нет, мы этого не знали.

Но это правда. Моя бабушка – чужестранка без матери и без родины. Чужою она прожила шестьдесят лет на Амагере среди непонятных, загадочных человечьих душ, говорящих на целом море диалектов. Много лет она была чужой и своему мужу, и своей дочери. Даже нас, трех сестер, своих внучек, она допускала к себе дай бог если наполовину. Может быть, после смерти деда лишь грейхаунд Игорь, на самом деле летавший по воздуху, проник в ее заскорузлое сердце.

Остаток той ночи я вспоминаю точно в тумане. Ольга пальтируется с одним из моряков на заднем дворе, а я целуюсь взасос с его приятелем в баре. Хотя мозги затуманены водкой, мне становится предельно ясно, что я живу на полную катушку, только когда рядом Ольга. Кроме нее, я не знаю никого, кто бы мог спеть главную партию в опере, а потом отправиться прямиком в кабак и заняться рукоборством с парой латышских моряков. Сопровождая это безудержным хохотом и мощным пуканьем. На пару часов я занимаю у сестры толику бесшабашности и вживаюсь в ее образ, как в свой. В иные ночи магия действует даже после того, как часы пробьют двенадцать.

Мы возвращаемся домой вдоль Невы, и мне вдруг кажется, что по темной реке плывет мертвец. Наверное, я ошибаюсь: никто из моих спутников вроде бы ничего такого не заметил. Просто я слишком много выпила.

На следующий день мы просыпаемся под звуки громыхающих на улице танков и оглушительной военной музыки из дурацких громкоговорителей.

– По-моему, новая революция началась, – говорит Ольга и потягивается всем своим элегантным телом на лакированной двуспальной кровати.