Песнь песней на улице Палермской

Он только что сколотил трио, они репетируют на заднем дворе отца Лили. Бас-гитарист, ударник и Йохан, вокалист и гитарист в одном лице.

– Ну, неплохо… в общем. – Йохан медлит, и заметно, к чему он клонит.

– Здо́рово! – продолжает сестра моя и с ходу набрасывает план гастролей. – Сперва Орхус и Оденсе. Можете еще крюк сделать и заехать в Мальмё, а закончите с гиканьем и свистом в Копенгагене. Отличный разогрев перед домашней публикой.

– Ну, то есть мы, в общем, решили начать с каникул на месяц, – запинаясь, объясняет Йохан, просто чтобы напряг сбросить.

Дома на Палермской Грета редко куда-нибудь выходит. Сначала ей надобно пятьдесят раз вымыть руки, а пройдя две улицы, она начинает мучиться, не забыла ли выключить плиту. Так что обычно Грета сидит дома и играет на органе «Господь, он наша крепость на века» вместе с Вибеке или шьет костюм из немнущегося велюра.

Ее тихая нерешительность как нельзя лучше устраивает Йоханова отца. Ведь она позволяет ему сидеть во главе стола и решать за всех. Маленький и лысый. Ничего ужаснее маленьких лысых мужчин не сыскать на свете.

Неаполитанский желтый – и колористический бас

Однажды детство заканчивается. Хотя, возможно, оно закончилось намного раньше. И все-таки никто не покидает сады Эдема добровольно. Нет, тебя вышибают оттуда, точно пьянчужку, нависшего над барной стойкой при словах «Больше не наливаем».

Мы с Ольгой не вкусили от древа познания, и тем не менее нас выгнали из рая взашей, так что мы оказались на четвереньках на тротуаре перед входом в заведение. Хотя не исключено, что нам, с нашими легкомысленными ногами, удалось без труда перепрыгнуть живую изгородь из боярышника.

Никсон вторгся в Камбоджу, а «битлы» распались. Дома трамвай № 5, последний трамвайный маршрут на Амагере, отправился в небытие, а еще остававшиеся тюльпановые плантации пали под ковшами огромных экскаваторов, расчищавших место для новой армии бетонных многоэтажек. И только в нашем саду яблоня по-прежнему светится своей божественной кроной, а вьюнки растут как им заблагорассудится. Пока в доме поются оперные арии.

Папе все реже приходится строгать доски, все меньше у него и настоящей плотницкой работы у Вернера Хансена и Сына. Прогресс пришел, чтобы остаться. К сожалению.

Янлов ума не приложит, чем и как меня утешить. Теперь, когда все, что представилось мне красивым, летит к чертям собачьим. Правда, он рассказывает мне о греческом иксе (X) как о визуальной фигуре на холсте. Замечательный музейный смотритель и мой наставник, Янлов уже почти совсем ослеп, но историю искусства он знает наизусть.

– Египтяне культивировали круг как символ самой жизни, – объясняет Янлов. – Круг превосходно выражал повторяющиеся времена года, дни недели и бесконечные реинкарнации. Всё и вся рассматривалось под вечным углом зрения богов. Существовала лишь одна непоколебимая истина.

Я, кивая, разглядываю его умное морщинистое лицо.

– Греки же, напротив, хотели сами посмотреть на мир. С Иксом, символизирующим как неизвестное, так и жажду приключений, греческая фигура сделала свой первый шажок. Покинула райский сад и пересекла границу суетного мира.

Я внимательно смотрю на Янлова, а он меж тем продолжает:

– Речь идет о перспективе. Это плод современного мышления, Эстер. Художник, будто иллюзионист, разыгрывает свой номер на плоском холсте. Утверждая трехмерное пространство и изображая некоторых персонажей меньшими по росту в сравнении с другими.

Красивая, но смертельно опасная идея. Вечная истина исчезает с картины. Теперь значение человека-персонажа может скукожиться за несколько секунд в зависимости от настроения художника и его способности любить.

Франческо Альба отбыл восвояси, вернулся домой к семье на Сицилию, так что Ольга теперь ночует на матрасе в подвале Йохана. Я часто задумываюсь, мол, не занимаются ли эти двое на самом деле еще кое-чем, кроме того, что просто ночуют в одной комнате, но точного ответа на этот вопрос найти не могу. Ольга лишь качает головой и масляно ухмыляется.

Дома на Палермской улице мать моя совсем теряет берега. Зачастую дело кончается бурными сценами. Папа, видите ли, оказался самым обычным шведом, которому только покой подавай, так что после смерти Филиппы танцевальным ночам моих родителей приходит конец.

Когда они встретились, мой отец принимал любое предложение Евы пойти поразвлечься. Многие годы он отправлялся со своей возлюбленной в ночь, и они отплясывали в ресторане «Мюнхен» до зари, а потом, смеясь, возвращались под утро домой со свежими батонами под мышкой.

Случалось, Грета стояла в окне напротив и глядела, как мать моя, напевая, идет босая по траве, размахивая своими туфельками на шпильках. А Гретин муж в это время дрых себе в спальне.

Родители мои составляли самую счастливую пару нашего района, сливаясь в один прекрасный долгий аккорд, несмотря на всю разность характеров. И лишь теперь настал час расплаты, лишь теперь вскрылось, что они диаметрально противоположны друг другу.