Песнь песней на улице Палермской

Себастиан представлял собой превосходную прихожую, фантастический оргкомитет, организующий праздничные встречи. Однако в тяжелые его дни выяснялось, что из прихожей никуда дальше не пройти. Там, где вроде бы должна находиться остальная часть квартиры, ничего не было. В те дни, когда Себастиан бесился из-за своих скульптур или из-за воспоминаний о детском доме в Вильсунде, он оказывался не в состоянии склеить свою жизнь в единое целое. Только теперь я поняла смысл Себастиановой мантры. Рапсод: рыхлая фигура, изменчивая и импровизирующая. Так что нельзя сказать, будто меня не предупреждали.

И все же воспоминания о нем томят меня всякий раз, когда какой-нибудь другой мужчина делает робкую попытку к сближению. Никакой новый взгляд на меня не сравнится с Себастиановым сумасшедшим взором.

Катаясь по Копенгагену на велике, я все еще представляю себе, будто он следит за мной с противоположного тротуара или едет рядом и рассматривает меня. Я угадываю его силуэт у Института футурологии, где он прикрепляет к двери картонную табличку: «Закрыто по причине дурных предчувствий». Но нет, Себастиана здесь больше нет, как нет и новых экстравагантных табличек, как нет больше смеха. Я ведь прекрасно осведомлена, что он просыпается нынче на площади святой Аполлонии и обожествляет другую женщину.

То есть мне необходимо заменить Себастианов взгляд на меня. Но кто сможет разглядеть именно то, что он видел во мне? Тот совершенно особый оттенок цвета, с которым он смешал меня, исчез навечно. Человеку не дано определять, кого ему любить и как долго. Иной раз разлюбить вообще невозможно.

Ольга приезжает домой на Пасху, и квартира в Кристиансхауне наполняется песнями и испорченным воздухом. Она облизывает мне все лицо и пытается меня приободрить. Вечером мы встречаемся в «Эйфеле» с Йоханом и Мясниковой Лили и, путешествуя во времени, пропадаем каждый в своем столетии. Это слегка поднимает мне настроение, но на самом деле для меня почти невыносимо, что Ольга всегда возвращается в Париж. Ну отчего бы ей просто не жить в Дании? Вот и ее мне тоже надо научиться отпускать.

После Пасхи мы заезжаем выпить к нашей матери на Палермскую. В кои-то веки она дома, а не в магазинчике помощи нуждающимся, вот и пригласила мойщика окон.

– Он почти закончил юрфак, – говорит она шепотом и посылает красноречивый взгляд в сторону стоящего на верхней ступеньке стремянки в столовой широкоплечего парня.

– Так ты поэтому нас пригласила? – Ольга в раздражении листает один из лежащих на столике журналов Vogue.

– Ну, у тебя есть шанс заиметь своего личного адвоката, – повторяет моя мать.

Нет, она не выбита из игры и обращает теперь взгляд на меня.

– Да я лучше на улицу попрошайничать пойду, чем выйду замуж за какого-то занудного адвокатишку, – говорю я, чтобы закрыть эту тему.

И все же мы следим за мощной спиной мойщика. В первую очередь Ольга.

– У него вроде бы несколько детишек, насколько я понимаю, раз уж вы сами… – Слова нашей матери повисают в воздухе.

– Сколько у тебя детей? – кричит она парню.

– Мать, какого дьявола?!

Он спускается со стремянки и входит в гостиную. Откладывает тряпку и улыбается.

– Восемь.

Ольга начинает ржать.

– Ха! Да нет, у тебя-то сколько? – уточняет она.

– Восемь штук, – повторяет он.

А мойщику между тем на вид не больше тридцати пяти.

– Ну я же говорю, четверо с моей первой женой и двое с последней бывшей. А между ними я сильно погуливал, в ночную жизнь окунулся. И в результате две милые девчушки на свет появились. У меня было два one night stands[135] с интервалом в три недели. И обе девушки захотели сохранить детишек, и обе в одной и той же больнице рожали.

Мать моя глядит на него, открыв рот.

– Ну да, но я вел себя как приличный мужик, был на первых родах, они на ура прошли, – продолжает он свой рассказ. – А когда я туда через две недели заявился с беременной подругой номер два, нас та же акушерка встречала. И тут я немножко с лица сбледнул, и пот с меня градом покатился, когда она меня позвала пройти в другое помещение. Ну, думаю, сейчас устроит мне такое, что мама не горюй… А она, акушерка то есть, взяла меня за руку и сказала:

– Не волнуйся, у нас такое в порядке вещей.

Мойщик вытирает руки, подхватывает стремянку, и мать в ознаменование такого случая сует ему пятисоткроновую бумажку.

– Тысяча благодарностей. Я люблю своих малышей. Они у меня через уикенд бывают, все восемь.

И, насвистывая, он спускается по лестнице.

Едва дождавшись его ухода, мать моя говорит стонущим голосом:

– Давайте по «Кампари». Только всю бутылку несите!