Песнь призрачного леса

– И всю оставшуюся жизнь ты подогревал свою ненависть. Ты повсюду искал оправданий для нее, Фрэнк. Смерть отца была лишь поводом. И вот ты отомстил, верно? Раскроил мне башку, вышиб мозги. Молодец! Надеюсь, доволен?

Горькое отчаяние искажает лицо живого Купера.

– Ну а какого хрена ты напрашивался? Торчал и торчал у меня под носом? Ведь ты меня провоцировал! Нарывался! А я же намекал! Платил гроши, посылал на безнадежные участки, окунал носом в самое дерьмо. Но ты сидел на жопе ровно, ты оставался. – Фрэнк вызывающе глядит на мертвого брата и переходит на какой-то заоблачный рокот: – Какого лешего ты, сука, не проваливал? Ты же понимал: рано или поздно я тебя порешу. Не мог не понимать!

Джим качает головой.

– Поразительно. Даже тут на меня все свалил.

Мама издает страдальческий всхлип, и Джим переводит на нее взор, в котором теперь – искреннее сожаление.

– Прости меня, Ширли. Ужасно жаль…

Хани с выражением испуга и тоски тянет к нему ручку. На губах рождается вроде бы слово «папа» – мне за скрипкой толком не слышно.

– Спрячь Хани. Не позволяй ей смотреть. – Джим не сводит с мамы глаз, пока та не отворачивается и не прячет головку Хани у себя на груди.

Это позволяет ему снова сосредоточиться на Фрэнке, и на него призрак глядит безо всякой жалости и сочувствия, зато с торжеством. В одном Фрэнк прав: Джим долгие годы ждал этого часа, пусть даже ради него пришлось умереть. Сколько все же в людях, даже самых близких, таится такого, о чем мы даже не догадываемся.

– Желаешь узнать, почему я не уходил? – страшным голосом вопрошает Джим. – Я не уходил потому, что после долгих, бесконечных лет унижений, когда об меня вытирали ноги, когда меня пинали, как собаку, я мечтал, чтобы весь город своими глазами увидел твою истинную сущность. Чтобы все увидели, кто ты такой есть – отвратительная, злобная, мелкая сволочь, снедаемая злобой, завистью и ревностью. Да, я знал: в один прекрасный день ты проявишь себя во всей красе – только насладиться своей правотой не успел, ибо ты укокошил меня. – Он мрачно усмехается, проведя рукой по щетине. – Но все равно: оно того стоило. Стоило подставить черепушку под молоток ради великолепной перспективы попреследовать тебя хорошенько, потерзать душу – как ты мою терзал всю жизнь. Вот уже две недели наслаждаюсь!

Фрэнк вскидывает ствол и целится в Джима, напрочь забыв об остальных.

Тот хохочет.

– Э, нет, брат, второй раз ты меня не достанешь. Но знаешь, твоей пушечке найдется применение получше. Разверни-ка ты ее на 180 градусов и покончи разом со всем этим дерьмом. А то ведь Шейди тебе правильно толковала: я тебя никогда в покое не оставлю. Стану мучить до тех пор, пока не утратишь способности пить, есть, спать и срать. Мой голос будет вечно звенеть в твоем проклятом мозгу.

Тут музыку мою перебивает отдаленный вой сирен, и головы присутствующих разом поворачиваются к окну. Со стороны дороги приближаются красно-голубые огоньки.

– Ну а как насчет Джесса? – спрашиваю я в надежде как-то отвлечь обоих братьев до приезда полиции. Что бы там ни совершил Фрэнк, мне вовсе не хочется, чтоб он на наших глазах застрелился. Хани это точно ни к чему, да и всем остальным – тоже. Но Джим не обращает на меня внимания, так что приходится поддать громкости. – Его тоже должна пожрать твоя загробная ненависть?

Дух на меня даже не смотрит. Буравит только Фрэнка глазами, полными адского блеска.

– Тебе я уже все сказал, Шейди. Твой брат заслужил своей участи. Я – уже второй, кто по милости этого мелкого засранца отправился на тот свет. Ну ничего, я его и отсюда достал.

У меня кровь застывает в жилах. Лгать и прибегать к уловкам Джиму никакого резона нет. Фрэнк уже полностью в его власти.

– Ну же! Давай, торопись, пока тебя не сцапали копы, – подгоняет призрак, сам опускает ладонь на дуло и начинает разворачивать его в лицо Фрэнку.

Полицейские машины уже сворачивают на подъездную дорожку.

Вот что есть Зло – не какая-то нематериальная сила, не черти и не демоны, а Ненависть, столь могущественная, необъятная, всепоглощающая, что ради нее человек идет на смерть. Даже выбирает смерть. Не задумываясь, рискует жизнями жены и дочери. Мечтает увидеть, как пуля размозжит мозги родного брата. Жертвует всем.

И тут, словно в ответ на эти мысли, появляется Черный Человек и оплетает меня своей склизской пеленой, жадно чавкая, жрет мой страх и мою ярость. Голод его так ненасытен, что проглотит всю боль, все муки нашего мира – и ему все равно не хватит. Я бессильна, беззащитна против него. Хотя, подобно Джиму, рискнула бы всем, отдала бы все сокровища на свете, чтобы только сохранить папину скрипку. Самоё себя не пожалела бы.

– Дааа. Играаай, играаай, не останавливайся, – шипит, шепчет, злорадствуя и ликуя, Черный Человек.

И я играю, играю, выражая мелодией всю свою боль до капли.

Джим безжалостно выворачивает Фрэнку руки, и вот уже пистолет в считаных сантиметрах от покрытого испариной, искаженного страданием лица убийцы. Мускулы последнего дрожат от усилия отвести дуло в сторону. Что же так медлит полиция?!