Песнь теней

Нечасто наша домовладелица выползала из своей норки-укрытия на первом этаже, но ничто не выманивало городских жителей из их логова быстрее, чем добротные сплетни, а любой обрывок информации о нашем покровителе-незнакомце был слишком лакомым кусочком, чтобы им не воспользоваться.

– Спасибо, мэм, – вежливо ответила я. Я протянула руку за письмом, но она держала его так, что мне было не дотянуться. Фрау Месснер была невысокой, крепко сложенной женщиной с резкими чертами лица, похожей на пухлого, откормленного хорька, но я не могла завладеть своей запиской, не сократив комфортное для меня расстояние между нами.

– На этот раз его принес слуга в ливрее. – Ее глаза-бусинки метнулись от письма к моему лицу и обратно, приглашая меня – поддразнивая – рассказать больше. – Странный паренек. Маленький, как ребенок, во всем красном, с белым париком, похожим то ли на шапку, то ли на одуванчиковый пух.

Я напряженно улыбнулась.

– Неужели?

– Немногие благородные семьи в Вене наряжают своих слуг в красное, – задумчиво продолжала она. – Но еще меньше людей до сих пор помечают свои письма символом мака. – Фрау Месснер подняла письмо передо мной, и я отчетливо увидела на нем образ цветка, вдавленный в восковую печать. – Ваш покровитель довольно необычный, фройляйн. Теперь я понимаю, как вам повезло в нашем городе.

Я остолбенела. Я пробыла в городе достаточно долго, чтобы понимать, что удача – это по большей части сила и власть. И хотя я не ждала, что наша жизнь будет легкой, чего я точно не ожидала – так это того, как сильно мы будем зависеть от чужой доброты, чужих капризов. Апартаменты, в которых мы проживали, в день нашего прибытия уже были арендованы на наши имена, приглашения влиятельным членам общества были написаны и получены, с владельцами магазинов установлены кредитные линии, а любая наша потребность предусмотрена, устроена и улажена. Наши грубые деревенские манеры уже стали предметом шуток, но чего нам не могли простить – так это нашей удачи. Наша удача не имела ничего общего с успехом и полностью основывалась на связях.

– Понимаю, – сказала я, усилием воли придав лицу нейтральное выражение.

– Я не имела в виду ничего предосудительного, дорогая, – сказала она, но ее усмешка шла вразрез с ее словами. – Граф Прохазка богаче Креза[21], и то, как он решает потратить свои деньги, – сугубо его личное дело.

Румянец выдал мое волнение, несмотря на все усилия сохранить спокойствие.

– Не будете ли вы так любезны, – произнесла я низким голосом, протянув руку, – передать мне записку.

Фрау Месснер поколебалась.

– Всего одно слово – и вы пойдете. Хочу вас предупредить. – Она с отсутствующим видом трепала край письма, как будто ей не хотелось говорить. – Вы так молоды и так невинны. Не забывайте, что в этом городе водятся опасные хищники, которые охотятся за этой наивностью.

– Я вовсе не так легковерна, – сказала я, как будто защищаясь.

– Я знаю, фройляйн, – сказала фрау Месснер. – Но только… Когда-то я была такой же, как вы. Уютной, домашней, голодной и очень желающей кем-то стать. – Ее взгляд упал на письмо. – Говорят, ваш покровитель довольно эксцентричен и обладает… странными наклонностями.

По спине пробежал холодок.

– Простите, что вы сказали?

Странные наклонности. Мне почудилось, что за ее приторно-сладкими манерами я услышала хихиканье, увидела вопросительные, осуждающие взгляды, которые задерживались на пышной груди моей сестры, на темной фигуре Франсуа, на смазливом лице Йозефа.

Заметив мой испуг, домовладелица продолжала:

– Говорят, что граф и его сторонники – любители мака, – произнесла она заговорщицким тоном.

Я взглянула на красный крест на письме с изображением впечатанного в воск цветка.

– Вы имеете в виду… опиум? Настойку опия?

– Да, – ответила она. – Их дом – это дом безумцев и мечтателей, тумана и видений. Опиум раскрепощает разум и… – она снова усмехнулась, – все остальное. – Ее взгляд прошелся по моей худощавой фигуре, бледной коже, огромным глазам, и в глубине ее глаз-бусинок вспыхнул похотливый огонек.

Я разозлилась.

– Да как вы смеете? – спросила я низким голосом.

Фрау Месснер подняла брови.

– Слухи распространяются по городу быстрее огня, фройляйн, – сказала она. – А сказки, которые выходят из дома Прохазки, – самые взрывоопасные из всех.

Мое терпение иссякло.

– Я ценю ваш совет, – коротко сказала я и выхватила письмо у нее из рук. Затем развернулась и направилась вверх по лестнице к нашим апартаментам.

– Я говорю это не из подлости или жестокости, Элизабет, – крикнула она мне вслед. – Последняя девушка, которую Прохазки взяли под свое крыло, исчезла при… сомнительных обстоятельствах.

Я остановилась на лестнице.

– Это была простая и бедная деревенская девушка, – продолжала она. – Их дальняя родственница… по крайней мере, так они говорили. Насколько мне известно, она была особой фавориткой графини. Она им как дочь, говорили они.

Спустя мгновение я сдалась под натиском любопытства и повернулась лицом к фрау Месснер.

– Что с ней случилось?

Домовладелица скорчила гримасу.