Песни былого

В свое время в журнале «Советише Геймланд» была опубликована первая подборка песен, созданных мучениками фашистских лагерей и гетто. Эта публикация пробудила во мне желание собрать и перевести на русский язык то, что сложили люди на пороге гибели. Материал я почерпнул не только из книг. Бывшие узники, которых я искал повсюду, напели или пересказали мне то, что было сочинено в те годы.

Однако книга, задуманная мною, разрасталась, и «Песни скорби, песни борьбы» — это лишь один из ее разделов. Все остальное, если не считать пословиц, — песни дореволюционных городишек и местечек Российской империи, губерний, где разрешалось жить евреям, песни того мира, который ныне не существует.

Революция упразднила «черту оседлости», и люди стали покидать места, где они родились, где большинство из них познали нужду и горе. Молодежь, да и не только молодежь, потянулась к образованию. Прошло время, и для многих из этих людей обиходным языком стали русский, украинский, белорусский, польский, литовский. Но и еврейский язык не умер. На языке идиш существовала и ныне существует обширная литература. Многие новые стихи и песни, которые, возникнув раньше, могли бы распространяться только изустно и потому остались бы безымянными, теперь публикуются, подписанные именами своих авторов.

Однако фольклор не утерял своего особого значения и смысла как энциклопедия народной жизни. Здесь и колыбельные песни, и песни-плачи, песни о любви и о горькой доле маленького человека, о его тяжелой работе и каждодневной нужде. Пусть не удивляет вас, что большая часть народных песен — песни печальные. Что делать, тяжелой была жизнь и создателей этих песен, и тех, кто в течение многих десятилетий эти песни пел. И все-таки нередко искрятся они юмором, нет-нет да и проскользнет лукавая шутка. Люди посмеиваются над собой и над теми, кто притеснял их.

Интересно отметить сходство некоторых еврейских песен с песнями русскими, польскими, украинскими. Порой это совпадение почти буквально.

Где эта улочка, где этот дом,
Где этот мальчик, что был мне знаком?..

Как похожи эти строки еврейской песни на строки известной русской! Впрочем, здесь нет ничего удивительного: слишком тесно люди разных национальностей соприкасались друг с другом, и взаимовлияние естественно.

Трудно определить, когда была создана та или иная песня. Можно лишь с уверенностью сказать, что большинство песен, составляющих раздел рекрутских и воинских, были сложены после царского закона 1827 года, по которому еврейских юношей и даже подростков брали на двадцатипятилетнюю солдатскую службу. Это давало возможность для всяческих злоупотреблений как царской администрации, так и главам еврейских общин. Закон породил новую профессию, так называемые «хапуны» искали и выдавали за вознаграждение молодых людей, которые скрывались в надежде избежать практически пожизненной солдатчины.

Как было сказано, мир местечек поредел, но до второй мировой войны старые народные песни довольно широко бытовали в местах бывшей «черты оседлости»: на Украине, в Белоруссии, Польше, Литве и других краях.

Что касается меня, то лишь однажды мне случилось видеть селение, которое, по моим представлениям, могло быть похоже на старые места «черты оседлости».

В конце 1940 года я был призван в армию и служил в конном полку неподалеку от Бреста. Жили мы в пограничном лесу, выкопав там землянки и построив конюшни. Штаб нашей дивизии располагался в городке Высокое, и я несколько раз сопровождал отправлявшегося туда командира, ординарцем которого состоял недолгое время.

Это не было чисто еврейским местечком, там бок о бок жили евреи, поляки, белорусы. Когда мы проезжали по главной, единственной мощеной, улице этого городка и копыта наших коней с цоканьем ударялись о камни мостовой, в окнах приземистых домов отодвигались занавески и нам вслед глядели местные девушки.

Надо сказать, что мой командир ездил в город не только по долгу службы. У него были там и личные дела. Поэтому иногда он довольно надолго отлучался, и я, привязав лошадей к коновязи на опустевшей в вечерний час базарной площади, терпеливо ждал. В один из таких вечеров, ожидая своего командира, я услышал еврейские песни. Видимо, в каком-то доме был праздник, хотя песни, которые доносились оттуда, не казались веселыми.

До войны оставались считанные недели, и я до сих пор думаю с ужасом о судьбе тех, кто пел эти песни, кто глядел нам вслед из-за сдвинутых занавесок.

Потом, уже в 1944 году, на Украине, мне случилось быть в селении, которое до войны было наполовину украинским, наполовину еврейским. Ко времени, когда мы освободили эту деревню, еврейских семей уже не было, и хозяйка дома, где мы ночевали, рассказывала о трагической участи тех, с кем она по-соседски прожила нею жизнь.