Песни и стихи. Том 2

КАМАЗ на Оке. Летние гастроли Таганки. Вечерами спектакли. Днями — концерты в цехах. Каждый концерт рассчитан на час — обеденный перерыв. Время Высоцкого — 10 минут. Он — на закуску. Но ежедневно 5 тысяч рабочих, забивающих проходы между станками, цепляющихся за 15-метровые опоры, висящих под потолком, ждут только Высоцкого. Тишина ожидания. Демидова, Золотухин, Славина… Играют, декламируют, рассказывают… Никаких эмоций! Тысячи ждут ЕГО. И вот он выходит. Маленький. Щупленький. В сереньком свитерочке. Песчинка в громадине-цехе. И — извержение! Дорвались! Дождались! Вот ОН! Каждый знает что-то из Высоцкого, и каждый вопит, требуя «свою» песню. А маленький подымает руку, успокаивая, опускает её на струны.

Пять тысяч пар влюбленных глаз, готовых всё простить своему начальству за организацию встречи с НИМ, за счастье услышать четыре песни… И так каждый день. Цех за цехом…

* * *

…Гатчина под Ленинградом. Физико-технический институт имени Иоффе. Большая лаборатория — столы, уставленные измерительными приборами, шкафы с книгами, папки научных отчётов. Приготовлен магнитофон, который будет выключен всякий раз, когда Высоцкий попросит. Спрятаны под столы с десяток магнитофонов; о наличии их Высоцкий догадывается, но контролировать их работу не может.

* * *

…Москва. Университетское общежитие. Впервые исполняется «Мишка Шифман». Аудиторию невозможно унять. Непривычные для комсомольских организаторов выкрики были реакцией на «прекратить безобразие и не мешать артисту продолжать выступление». Не помогали просьбы Высоцкого. В момент секундного затишья он голосом работницы прилавка начал:

«Ой, Вань, смотри, какие клоуны!..»

И «Диалог» предотвратил надвигающийся скандал.

* * *

…Ленинград. НИИ «Интеграл». Здесь он впервые исполнял «Колею». Дирекция и партактив — основные слушатели — без труда разобрались в содержании: непривычное для концертов Высоцкого гробовое молчание было реакцией на «Вы езжайте своей колеёй!». Зрела неприятность, но… спас Бобби Фишер. Высоцкий оценил аудиторию и выдал ей «За честь шахматной короны».

Часто для того или иного концерта Высоцкий писал песню «под аудиторию». Мне известны несколько таких песен: «07» была написана буквально перед выступлением на московском Центральном телеграфе; «Москва — Одесса» (хоть и написанная раньше) впервые исполнялась перед аэрофлотской аудиторией; «Товарищи учёные» впервые услышали его товарищи-учёные.

* * *

— Я всегда заранее намечаю несколько вариантов программы, — рассказывал мне Высоцкий. — Вначале либо что-то ударно новое — специально под аудиторию, либо что-то знакомое слушателям. Потом обязательно несколько знакомых песен. Разных. Проверяю реакцию и затем даю тот или иной вариант программы.

— Бывало, что ошибался в выборе?

— Бывало, но, как правило, чувствую, выправляю под аудиторию. По-крупному не разобрался в людях лишь один раз. В Академгородке Новосибирска. Но тогда я себя заранее завёл, настроил. Ведь учёные! Уверен был московско-ленинградский зритель, институтский. И даже видя, что пру не туда, ничего не мог поделать. Или не захотел. Не помню уже. Знаешь, когда настроился на «СОС» и на «Горизонт», очень трудно уйти резко к «Серёжке Фомину».

Спасите наши души,
Мы бредим от удушья,
Спасите наши души,
Спешите к нам!

— пел он новосибирским учёным. А те, не разобравшись в нехитрых аллегориях, написали письмо-донос в газету «Советская Россия».

Часто Высоцкий цензурировал сам себя. Выбрасывал целые куплеты. Заменял слова. Одинаково ли относился он ко всем своим песням — а было их у него под 500 к середине 70-х годов? Конечно, нет. Знал им цену, но также знал, что волнует одну аудитрию, а что — другую. И старался нравиться всем, всеми быть любимым.

Он старался избегать скандалов: не за себя боялся — за театр. Потому и старался выступать вдали от шума городского, в закрытых НИИ, в небольших пригородних зальчиках, чтобы поменьше шумных почитателей толпилось под дверями, чтобы официальные лица, ответственные за «культурные мероприятия», не были осведомлены о концерте. Конечно, он не был против широкой гласности, но времена театральных афиш с его именем были недолгими и прошли стороной от трёх его любимых городов — Одессы, Москвы, Ленинграда.