Но прямая речь по преимуществу не повторяет отдельные моменты прямого повествования, а является одним из существенных его звеньев. Монологи и диалоги непосредственно служат средством движения повествования, им придан динамический характер. Этой функции в особенной степени соответствует своеобразная форма, которую можно назвать «условно прямой речью». Лучше всего показать это на примере. В третьей песне рассказывается, как Вуа-ни-Мосе-Уава после своего отказа от сделанного ей брачного предложения спешит к себе и начинает готовиться к бегству. Описание ее сборов, бегства вплоть до появления в деревне Укуна дается через ее собственную речь. Этот рассказ, детальный и вместе с тем чрезвычайно динамический, занимает в песне 56 стихов. При этом в нескольких пунктах он перебивается прямым повествованием от имени певца — в тех местах, где меняется характер действий героини (перед тем как начинается само бегство; после того как девушка заходит в одну из деревень и оставляет ее; в момент, когда она должна поесть, и др.).
Рассказ о том, что происходит с героем, от лица самого героя — характернейшая особенность повествовательной структуры фиджийских песен. Певец время от времени — систематически и довольно часто — как бы передает слово самим героям, чтобы они продолжили повествование. При этом они говорят только о себе, и каждая фраза начинается или кончается местоимением «я».
В редких случаях в такое повествование включается и собственно прямая речь — просьба или требование, с которыми герой обращался к другим лицам:
Переход от прямого повествования к «условно прямой речи» и обратно никогда специально не подготавливается и не оговаривается.
Можно обратить внимание лишь на то, что повествовательная и «условно прямая речь» различаются здесь в грамматическом времени (в английском тексте соответственно — Present Indefinite и Past Indefinite). Это различие проходит, очевидно, через все песни. Таким образом, можно допустить, что «условно прямая речь» — это как бы воспоминание героя о случившемся с ним, в то время как повествовательная речь чаще всего одновременна с описываемым. Разумеется, различия эти вполне условны, но остается вероятным предположить, что в более древней основе они имели какой-то смысл.
Герои и даже второстепенные персонажи вводятся в повествование без каких-либо специальных объяснений и характеристик. Эпитеты как один из способов индивидуальной или общеэпической характеристики действующих лиц в фиджийских песнях отсутствуют. Из песен трудно выяснить и отношения между персонажами: родственные, социальные и т. д. Например, нигде прямо не говорится, что На-Улу-Матуа — вождь сьетура, что Вусо-ни-Лаве — его сын. Это правило нарушается лишь изредка. В целом же песни строятся таким образом, что основной общий комплекс сведений о персонажах находится как бы где-то за пределами текстов и предполагается известным. Для непосвященных же в эпических песнях много загадочного. Характерно, что Б. X. Квейну удалось составить весьма подробный комментарий, касающийся эпических персонажей и их взаимных отношений, опираясь на внетекстовую информацию, которую он получил от фиджийцев.
Категория времени в фиджийских песнях носит вполне эпический характер. В повествовании не отражаются реальные представления о времени, и течение его фиксируется вполне условно. С другой стороны, как и вообще {138} в известной нам эпической традиции, равномерное течение времени предполагает однотонное движение событий, отсутствие каких-либо перемен в этом движении.