Песни южных морей

При начале каждого танца исполнители замирали, принимали соответствующие позы; ведущий заводил песню, голос его всплескивал, неожиданно и тревожно поднимаясь высоко-высоко, тут же вплетались остальные голоса, принимались глухо звучать окамы. Танцующие начинали двигаться, то пригибаясь к земле, то выпрямляясь; они выстраивались в линию, в два ряда, создавали круг, разыгрывали короткие пантомимы. Каждый танец имел свое содержание. Первый танец рассказывал о возвращении юношей в деревню после обряда инициации. «О дорога, расступись, дай место, я иду!» — пели мужчины. Он так и назывался — «Дорога». Были, кроме того, танцы о встрече собак, о рыбах, плавающих между рифами во время прилива, о птицах, клюющих плоды на дереве и остерегающихся охотников, о бабочках, перелетающих с цветка на цветок. Движения танцующих были разнообразны, экспрессивны и изящны, при этом они все время играли окамами, то поднимая их над головами, то опуская до самой земли, то поворачивая в разные стороны и разнообразя оттенки их звучания. Пляска, музыка, песня сливались здесь воедино, перед нами было искусство необыкновенной силы выразительности, требовавшее не просто выучки, но традиционного знания, понимания, передаваемых из поколения в поколение. Сравнивая увиденное на площади деревни Бонгу в июльский день 1971 г. с многочисленными описаниями церемониальных танцев (мун), оставленными Миклухо-Маклаем, можно без всяких колебаний заключить, что перед нами — та же самая, почти не изменившаяся традиция: и наряды, и украшения, и песни, музыка и хореография мало отличаются от виденного сто лет назад Миклухо-Маклаем. {152}

Но время берет свое. Старики, которых мы сердечно благодарим за представление, с горечью говорят нам, что молодежь теперь не очень-то охотно учится старым танцам, что у нее появились новые интересы и новые увлечения.

В самом Бонгу новое ощутимо пока еще слабо. Создается впечатление, что старая фольклорная культура начинает отступать, но новая находится еще на дальних подступах к деревне. Это со всей очевидностью обнаруживается, когда мы просим хозяев показать музыкальные инструменты, известные нам благодаря Миклухо-Маклаю. На площадь выносят бамбуковые трубы разной длины, долбленую бутылочную тыкву, обработанное ядро кокосового ореха, витую раковину, тонкие бамбуковые флейты... Все эти инструменты представлены в нашем музее — образцы их привез в Россию Миклухо-Маклай. В дневниках его постоянно встречаются заметки об их употреблении, о характере их звучания. Теперь они как будто ожили после столетнего молчания. Мы слышим низкий рев ай гхабрая, человеческий голос, усиливаемый через илоль ай, подобное дикому крику лесной птицы звучание монги ай, протяжные нежные звуки флейты, резкие отрывистые удары конгона, густой рев раковинной трубы — торы.

Я вспоминаю, что в экспозиции с Берега Маклая есть несколько деревянных резных раскрашенных пластинок — «гуделок». Папуас средних лет по имени Макинг— замечательно одаренный певец, артист, танцор, музыкант, охотно помогающий мне в работе, — приносит образец гуделки: небольшой деревянный резной «ножичек» привязан за длинный шнур к большому бамбуковому шесту...

Макинг вышел на середину площади и стал с силой вертеть шестом над головой: шнур натянулся, и «ножичек», разрезая воздух, загудел каким-то зловещим гулом. К этому моменту площадь заполнилась взрослыми и детьми, которые громко выражали свой восторг: должно быть, подобное можно увидеть и услышать в деревне нечасто.

Когда я теперь слушаю на магнитофонной ленте глухие завывания деревянной пластинки на фоне шума многоголосой толпы, перед глазами встает одна и та же картина: вытоптанная до блеска просторная деревенская площадь, окруженная легкими, на сваях, хижинами под крышами из пальмовых листьев, жители всех возрастов, сбежавшиеся на непривычные звуки, и в центре всего — скульптурная {153} фигура Макинга, напрягшего, кажется, все свои мышцы, чтобы получить музыку помощнее.

Лоб лоб ай — так называется этот инструмент. В системе традиционных папуасских ритуалов ему отведено особое место рядом с бамбуковыми трубами — «флейтами». Его необычное гудение — это голос предка, «духа», фантастического существа. Гуделки, как и флейты, были тайными сакральными инструментами, их могли видеть, могли ими пользоваться лишь мужчины и молодые люди, прошедшие обряд инициации. Во времена Миклухо-Маклая женщинам и детям под страхом смерти было запрещено видеть их, дотрагиваться до них, при их звуках надо было немедленно укрываться в хижинах.

Похоже, в наши дни былые запреты сняты и страх перед гуделками и трубами исчез, но по-прежнему женщины не прикасаются к инструментам и свои песни поют без аккомпанемента.