В данном случае эпоха девяностых берет верх над советской, настойчиво перекраивая традиционные каноны нарративности, «варьируя, — по выражению Кирилла Разлогова, — кинематографические мотивы наряду с песенными»[437]
. И если в первом выпуске киноцитаты реконструируются достаточно, с сохранением изначального саундтрека, то к третьему выпуску проекта сцены из фильмов начинают озвучиваться как бы заново, совсем другой музыкой. Визуальный и музыкальный ряды перемешиваются в хаотичном порядке, образуя причудливый смысловой коллаж. Например, Николай Расторгуев исполняет песню из кинофильма Альберта Мкртчяна «Земля Санникова» (песня Александра Зацепина на слова Леонида Дербенева «Есть только миг…») в декорациях фильма Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни»; Лариса Долина поет песню Зацепина на стихи Дербенева «Ищу тебя» из фильма Леонида Квинихидзе «31 июня», играя роль Анны Австрийской из фильма Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Д’Артаньян и три мушкетера»; Валерий Меладзе, цитируя знаменитый телефонный звонок Мимино из одноименного фильма Георгия Данелия, вдруг переключается на песню композитора Владимира Семенова и стихи Ольги Фокиной «Звездочка моя ясная» из репертуара ВИА «Цветы». Какие-то из песен в принципе совпадают с характером героев фильмов, которым они приписываются (как, например, песня композитора Марка Минкова на стихи Вероники Тушновой «Не отрекаются, любя» вполне могла бы петь героиня Марины Нееловой из фильма Георгия Данелия «Осенний марафон»), а какие-то композиции, наоборот, идут вразрез с фильмами, которые они «переозвучивают» (например, как это происходит с реконструкцией сцены из фильма Виктора Титова «Здравствуйте, я ваша тетя!». В искрометную мизансцену донны Розы с полковником Чеснеем внедряется звучание песни из кинофильма Холла Бартлетта «Генералы песчаных карьеров», повествующей о незавидной участи изгоев общества[438]). В итоге мы видим виртуозное жонглирование цитатами, когда хорошо узнаваемые сцены из одних кинофильмов становятся визуальными эскизами для музыкальных клипов из совершенно другого кино. Такое причудливое наслоение складывается в ностальгический ребус по советскому кинематографу и одновременно служит сырьем для совсем другой культуры — клиповой. Таким образом, по справедливому наблюдению Кевина Платта,«Старые песни о главном» восстанавливают и перерабатывают массовый и популярный культурный капитал советской эпохи для тех, кто помнит, обновляют его для слушателей нового поколения и делают деньги для исполнителей и продюсеров из последнего оставшегося общедоступным достояния советской эпохи — ведь этот товар слишком ценен, чтобы его просто выбросить в новую эру капитализма[439]
.Благодаря тому, что в основе «Старых песен о главном» лежит принцип игры в прошлое, у нас есть возможность проследить развитие не только внутренней драматургии самого телепроекта, но и нелинейной, межвременной драматургии, которая возникает при сравнении оригинала и его осовремененной версии. На первый план выходит драматургия малой формы, в которой относительно самостоятельный музыкальный номер воспринимается как часть большого целого. Другими словами, песня становится концентрированным выражением как атмосферы фильма, в котором она изначально звучала, так и исторической эпохи, в которую она была написана. Множество смысловых зазоров возникает тогда, когда музыкальный номер вынимается из оригинального контекста (например, из сюжета фильма) и помещается в контекст заново сочиненный (пусть и не современный, но созданный в настоящем времени).
В первом выпуске «Старых песен о главном» авторов опьяняет сама возможность игры с контекстом. О смысловых противоречиях между оригиналом и реконструкцией создатели не задумываются, скорее, исходят из характера музыки, который, как им кажется, лучше подходит имиджу того или иного современного исполнителя. Неудивительно, что при сопоставлении изначальной и обновленной версии песни возникают расхождения на грани абсурда, но пока что они никак не осмысливаются, являясь свободным полетом фантазии создателей телепроекта.