Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е

Второй выпуск «Старых песен о главном» начинает работать с темой идеологических штампов целенаправленно. Показательно, что сфера употребления авторитарного дискурса оказывается на границе между официальным и приватным пространством, так как идеологизированные речевые обороты звучат по телевидению, но в рамках инсценировки развлекательных программ — «Голубого огонька» и «Кабачка 13 стульев». Причем характер программы принципиальным образом влияет на стиль подачи стандартизированных выражений.

Так, ведущие «Голубого огонька» (Ангелина Вовк и Игорь Кириллов) стараются выдержать торжественный тон и произносят абсурдистские для современного уха фразы вполне серьезно. Например, представляя Жанну Агузарову в качестве певицы из США, они декларируют, что:

«Нашим телезрителям безумно полюбились ваши песни протеста против капиталистической действительности. Мелодии „Черный кот“, „Белый день“, „Желтые ботинки“ знает в нашей стране и стар и млад. И мы приветствуем вашу борьбу против воротил заокеанского шоу-бизнеса».

Ирония сквозит не только в том, что нарочито беззаботные эстрадные шлягеры выдвигаются в качестве средства идеологической пропаганды, но и в откровенно ироничном поведении самой Жанны Агузаровой, которая с выпученными глазами и противным голосом вставляет между репликами ведущих заученные фразы на английском. Это даже не пародия на то, как на советском ТВ подавалась зарубежная эстрада. Это сознательное «придумывание» прошлого, в котором идеологические штампы советского времени перемежаются фразеологическими штампами на иностранном языке, выливаясь в фантасмагорическую картину.

Гораздо изящнее официальные штампы обыгрывает в своих репликах Михаил Державин в качестве ведущего «Кабачка 13 стульев». Возрождая атмосферу тонкого юмора на грани дозволенного, Державин представляет Лайму Вайкуле так:

«Наша очаровательная пани Лайма. Одни говорят, ее акцент — это вражеский голос, другие — мировой уровень».

Таким образом, та же самая тема «антикоммунистического заговора» получает по-эстетски двойственное толкование, органично переплетаясь с имиджем латвийской певицы.

Параллельно с иронией над штампами советского идеологического дискурса в телешоу включается пародирование современного дискурса, а именно рекламы. Например, Вероника Маврикиевна (Владимир Тонков) из знаменитой пары комических старушек вдруг произносит слоган из рекламы стирального порошка («Чистота — чисто „Тайд“»), и произносящая его героиня сама застывает в недоумении, откуда в ее речи возникло это выражение. Еще абсурднее выглядят заключительные кадры из легендарной сцены соблазнения из фильма «Бриллиантовая рука». Когда танцующая героиня-обольстительница оборачивается, выясняется, что это мужчина. Откидывая накладную косу и смотря прямо в камеру, он с придыханием произносит: «Помоги мне, и твои волосы станут мягкими и шелковистыми». Внедрение реплики из рекламы 1990‐х в реконструкцию советского кинофильма выглядит комически и сюрреалистично. В такой подмене, с одной стороны, обнаруживается предельная проницаемость границ — как временны´х, так и художественных, а с другой, сказывается усталость новой эпохи от тотального присутствия рекламы, которая стала транслятором новой неофициальной идеологии — идеологии потребления. Таким образом, символической деконструкции подвергается не только советская, но и современная эпоха.

В третьем выпуске «Старых песен о главном» параллели между речевыми (идеологическими) штампами из прошлого и настоящего становятся не только более нарочитыми, но и политически окрашенными. Выпуск открывается архивной записью новогоднего поздравления Брежнева с 1971 годом, где он напоминает советским гражданам об исполненном долге, великом ленинском юбилее и самоотверженном труде в завершающий год восьмой пятилетки. В выступление Брежнева то и дело вкрадываются технические помехи, которые обрываются грозной репликой Николая Фоменко: «Я тебе попереключаю!» В этой экранизации известного анекдота советских времен[465], с одной стороны, наглядно проступает вся пустота и заскорузлость авторитарного дискурса позднесоветского периода, а с другой стороны, обнаруживаются константные черты всякой власти и ее медийной природы.