С одной стороны, эти группы вольно или нет наследовали традиции предыдущей эпохи, в частности субкультуре вокально-инструментальных ансамблей. Как и ВИА, они отмежевывались от общепринятой культуры по принципу молодежности и имели полуофициальный статус[182]
. Как и их предшественники, подростковые группы конца 80‐х изначально понимались как самодеятельные, вроде бы сами собой образовавшиеся коллективы. Они нередко позиционировали себя как своеобразную «кузницу самородков», в которой исполнители являются авторами слов и музыки (что опять же формально отделяло их от официальной структуры Союза композиторов, но далеко не всегда было правдой).С другой стороны, то, как и о чем пели эти новоявленные подростковые группы, подрывало одну из базовых концепций советской идеологии — концепцию счастливого и беззаботного детства. Эти коллективы породили моду на незрелые чувства, а содержание большинства песен констатировало полную дезориентацию этих юных героев в большом «взрослом» мире. Вместе с наивностью чувств в их песнях сквозила отнюдь не детская разочарованность и совсем, по идее, не свойственная такому возрасту усталость от жизни. На сцену вышли юноши с «изношенными» душами.
Всем своим видом подобные группы воплощали концепцию «падших ангелов», из последних сил сопротивляющихся суровым законам большого мира. У большинства солистов этих групп были неокрепшие после мутации голоса, сдавленные и как бы «приплюснутые» по тембру, на высоких нотах срывавшиеся в стон. Они пели о незрелых чувствах, и практически любая их песня была как бы о вечной первой любви. Они воплощали комплекс подростковой неуверенности в себе и вместе с тем открыто транслировали, пожалуй, впервые на советской эстраде, имидж суперзвезды западного образца.
Чем же объяснялся их непредвиденный колоссальный успех? Ведь в художественно-содержательном плане это был явный шаг назад, так шокировавший все остальное позднесоветское общество.
Причины, на мой взгляд, две. Первая заключается в том, что новые бойз-бенды предложили образ нового героя времени или героя нового времени, оказавшегося очень созвучным умонастроению и самоощущению не только молодежи, но и общества в целом. Вторая причина связана как раз с художественно-выразительными средствами, которые использовали эти коллективы. Рассмотрим и то и другое по порядку, на нескольких наиболее показательных примерах.
Главной чертой нового героя, заявившего о себе в творчестве подростковых поп-групп конца 80‐х годов, стала его заурядность, по сути, антигеройность. Персонажи этих песен зачастую заняты самобичеванием, перечисляют бесконечные недостатки (свои собственные или же объектов любви) — рисуют картину полной безысходности и непреодолимого отчаяния. Такой тотальный пессимизм бытия был полностью противоположен официальному образу жизни «простого советского человека». Однако он попал на благодатную почву комплекса национальной неполноценности, который обострился к середине 80‐х годов. Песенное творчество облекало эти ментальные проблемы в поэтическую форму.
Шлягер
Попутно замечу, что вместе с разочарованностью в реальности, не оправдавшей больших надежд героев, в текстах песен все отчетливее нарастает заведомая разочарованность и в объектах любви. Достаточно привести лишь названия нескольких песен: «Обманщица» группы «Поющие сердца», «Маленькая лгунья» в исполнении Жени Белоусова и песню с красноречивым обращением «Гадюка» в исполнении Сергея Чумакова.