Песни падающих звёзд

Я и согласился. Решили обсудить всё подобно в лесу уже, как место для костра найдём. Гриша хотел в уборную зайти перед прогулкой, и с учителем по физике попрощаться, — очень уж друг его уважал. А я остался ждать в кабинете. Но тут налетели мальчишки из параллельного класса, повалили, зажали, а главный заводила их, Валя Остапенко, ботинок мой снял и давай приплясывать. «Что, — хохочет, — калека, расстаёмся с тобой на три месяца почти! Над кем же мне смеяться? Напоследок, чтоб не забыл меня, вот тебе задание». Открыл створку и на карниз соседнего окна, которое давно сломано было, обувь закинул. «Вдруг похудеешь, пока доставать будешь. О тебе, видишь, забочусь». Заржали они, толкнули меня и убежали. А я сижу на полу и еле слёзы сдерживаю. Мне без обуви идти — что по стеклу. Точно тогда решил из школы уходить вместе с Гришей. Но друг вернулся, увидел всё это и рассердился. Пообещал разобраться с Валей. Поднял меня, отряхнул, на стул посадил. Достал из сумки пару яблочных долек, съел с наслаждением и полез в окно. Я за ним хотел броситься, чтоб остановить, а он меня успокоил: «Не бойся, Боря, я же вот не боюсь! И Гагарин не боялся, даже когда погиб. Я точно это знаю». Он достал тот чёртов ботинок, достал! Кинул мне его. Таким гордым был в этот момент, таким счастливым… Вскинул руку победно, улыбнулся, и … — дядя Аргус снова вздохнул. Вздохнули и мы. — Не удержался. Соскользнул. Вот он был, улыбался и шутил, — и вот его нет. Я даже подбежать к окну не смог. Парализовало меня. Стоял с ботинком в руке, а в голове одна мысль ворочалась: «Я виноват. Я виноват. Я!», — Борис махнул рукой и отвернулся. Я краем глаза увидел, что Надя вытирает рукой слёзы, а Лёха ободряюще обнимает её за плечи. По помещению снова пролетел ветерок. Лёгкий и тёплый, с еле слышным ароматом яблок. Мне показалось, что я услышал мальчишеский смех где-то вдалеке. А может, я просто хотел его услышать.

— Дядя Боря, — всхлипнула Надя. — Что же дальше было?

— А дальше разбирались долго. Учительницу обвинили. Родители ополчились против неё, и РАНО их поддержало. Уволилась она, уехала из города, уж куда — не знаю. Я пытался объяснить, что случилось, рассказывал про Валю Остапенко, и про ботинок, и про планы Гриши на училище… Не специально выпал, он жить хотел! Но кто будет слушать тринадцатилетнего мальчишку. Взрослые — они же умные, мудрые. Сами все знают. Так и замяли дело, похоронили Гришу за счёт школы и забыли. Мать его даже на кладбище не пришла. Только я был, учитель физики, да несколько одноклассников. Ушёл я потом из школы в училище, как и пообещал. Но не на электрика учиться, а на слесаря. И когда работать начал, первым делом смастерил для Гриши памятник в виде ракеты. Сам раскрасил, от коррозии обработал, и название написал: «ГГ». «Григорий» и «Гагарин». Грише бы понравилось, я точно знаю. Знаю и то, что дух моего погибшего друга решил остаться в школе. Я иногда слышу его смех. И чувствую тепло. Будто он мне руку на плечо кладёт и сказать что-то хочет. Только я никак не могу разобрать, что именно.

Повисла тишина, прерываемая лишь тиканьем часов и лёгким шелестом занавесок. Дядя Боря шумно выдохнул и посмотрел на нас. Мне захотелось что-то сказать. Как-то подбодрить пожилого охранника.

И я не нашёл ничего лучше, чем протянуть ему руку.

— Дядя Боря, можешь мне не верить. Но я, кажется, знаю, что хочет Гриша тебе сказать таким образом.

— Что же? — Борис Ефимович ответил на рукопожатие и склонил голову.

— Что ты не виноват в случившемся. И должен отпустить Гришу. А не можешь разобрать, что он говорит, потому что сам себя до сих пор не простил. Верно я говорю? — я задрал голову, пытаясь отыскать взглядом хоть один намёк на ветер.

Словно в подтверждение моих слов с полки упала книга и раскрылась на середине. Но никто уже не испугался. Мы переглянулись с Лёхой, и я кивком головы указал на дядю Аргуса. Я понял, что нужно оставить человека одного, и поманил друзей. Они с готовностью поднялись со своих мест, и мы, неловко благодаря дядю Борю за чаепитие, двинулись к выходу. Нас никто не остановил.

Уже на улице, вдыхая полной грудью прохладный воздух, я оглянулся на единственное освещённое окно и ещё раз мысленно поблагодарил Бориса Ефимовича. Совсем не за чай.

— Вот тебе и призрак, — выдохнул Димон. — Пойду я, ну это, домой. Меня дед на рыбалку позвал завтра, надо поспать чуток. Хотите со мной?

— Хочу. А ты? — я кинул взгляд на Лёху.

— Посмотрим. Я Надю провожу, — друг протянул руку и девочка с готовностью за неё взялась. — Чтоб одна ночью не ходила. Мало ли. Созвонимся завтра утром тогда, да?

— Ага, — согласился я и, засунув руки в карманы, пошёл домой.

На сердце было легко. Жить вообще легко, когда есть друзья.

* * *