Песни Первой французской революции

Старик-отец, с тех пор, как для твоих седин
Опорой верною не служит больше сын
И не живет в семье в дому своем родимом,
Ты от тоски по нем стал мрачным нелюдимом
И потерял и сон, и радость, и покой.
На кресле, сделанном тебе моей рукой,
Сидишь пред очагом, глядишь в слезах на пламя;
Соболезнуемый прислугой и друзьями,
И бледный, высохший, главу свою склоня,
Все ждешь в молчании иль смерть, или меня.
И ты, о, мать моя, как плачешь ты над сыном?
Твой золотой фазан во рву томится львином.
И мнится, слышу я звенящий голос твой,
Надрывный, жалобный, как похоронный вой.
Ты в трауре идешь по городу, и зданья,
Как эхо, отдают камням твои рыданья.
И граждане, твой крик узнав издалека,
Невольно шепчутся: «Как скорбь ее тяжка!»
И вопрошает гость с сочувствием во взоре:
«О, женщина, скажи в каком ты страшном горе?» —
«Какое горе? Знай — убита роком мать,
Ей сына милого уж больше не обнять».

Перев. М. Зенкевича

Ямбы

1

«Его язык — клеймо железное, и в венах
Его не кровь, а желчь течет».
Двенадцать долгих лет с долин благословенных
Поэзии сбирал я мед.

Сот золотой я нес, и можно было видеть

По прежним всем стихам моим,
Умел ли с Музою я мстить и ненавидеть.
И Архилох,^{386} тоской томим,

Отцу невесты мстя, излил бичами ямба

Безумье нежное свое;
Но я не из груди предателя Ликамба
Для мести выдернул копье.

О, знайте! Молнии с моей сверкают лиры

За родину, не за себя;
И хлещут бешено бичи моей сатиры,
Лишь справедливость возлюбя.

Пусть извиваются и гидры и питоны,

Железом их, огнем клейми.
Их истребив дотла, воздвигнув вновь законы,
Мы снова станем все людьми!

2