Песни с волками (СИ)

  - Всё, что ни случается, к лучшему - знаешь такую поговорку? - подмигнул Тимурханов, вымученно улыбаясь.

  "В небе над нами горит звезда,

  Некому, кроме неё, нам помочь

  В тёмную-тёмную-тёмную ночь..."

  * * *

  - Я тебе запрещаю, поняла?! - гаркнул Тимурханов в трубку мобильника, которая, казалось, раскалилась, а вибрировала - так уж точно. - Только попробуй туда сунуться!

  - И что будет, если сунусь? - Он прямо-таки видел, как раздуваются её тонкие ноздри. - Уволите, что ли?

  Он скрипнул зубами - баба взяла столько воли, сколько он собственноручно ей дал.

  Но поездка в это село, которое ещё не остыло после побоища, там учинённого, когда всё вокруг было наводнено и теми, и этими...

  Малхаз нетерпеливо посигналил.

  - Еду! - бросил Тимурханов через плечо, и в трубку: - Значит, так, Татьяна Игнатьевна!

  - Внемлю, затаив дыхание! - процедила она.

  - Очень хорошо! - Он невесть отчего вдруг развеселился. - Предупреждаю в последний раз: попробуйте только сделать по-своему, а не по-моему... уволить - не уволю! Сниму ремень и выдеру так, что вы потом неделю будете работать стоя! Понятно?

  Вместо ответа он услышал тишину, а потом: "Аппарат вызываемого абонента не отвечает"... Он ещё раз набрал номер - "...или временно недоступен".

  Уже садясь в машину, Тимурханов позвонил Алихану:

  - Где Татка?

  - Раскокала телефон... - пробурчал тот. - Об стену. Всмятку.

  - Но никуда не поехала?

  - Нет.

  - Вот и держите её, не выпускайте! - Он развеселился ещё больше, повернувшись к Малхазу. - Вон туда, в салон давай на минутку...

  - Какой ещё салон? - простонал Малхаз, но машину припарковал.

  ...Таткина голова, как факел, полыхала среди собравшейся возле пресс-центра журналистской братии, ожидавшей каких-то известий. Она даже косынку не соизволила надеть. Зыркнула исподлобья.

  - Татьяна Игнатьевна! - подозвал он, и галдёж враз стих: журналисты, несомненно, видели печальную гибель мобильника, да и слышали многое, благо и он, и Татьяна орали, не заботясь о чужих ушах.

  Подошла. Не торопясь. Глаза сощурены. Нижняя губа прикушена.

  Тимурханов так же нарочито медленно полез в карман и протянул ей последней модели увесистую дорогущую "Нокию":

  - Вот этой бросайтесь на здоровье. Не дамская игрушка, выдержит.

  Она осторожно взяла телефон, покачала в ладони. Глазищи вспыхнули.

  - Татка, не смей! - заорал Алихан, вмиг всё сообразив.

  - Проверить же надо, - невинно пожала она плечами и с размаху вмазала мобильник в асфальт - кажется, даже искры посыпались. Журналисты ахнули, а она подхватила злосчастную "Нокию" - целёхонькую, поднесла к уху, потыкала пальцем в кнопки.

  У Тимурханова в кармане затрещал сигнал вызова.

  Вокруг загалдели.

  - А что, Татьяна Игнатьевна, у присутствующих есть билеты на это шоу? - поинтересовался он невозмутимо.

  Она помотала головой, не подымая глаз.

  - Тогда... - и он властно сделал знак охране.

  * * *

  - Где?

  Алихан молча ткнул пальцем за окно.

  Навороченные пластиковые окна в приёмной отсутствующего пока северокавказского полпреда почти не пропускали звуков, и Тимурханов сам приоткрыл створку, глянул вниз.

  В отличие от него, ни его пресс-служба, ни его охрана отнюдь не скучали. Пресс-служба восседала на бетонном парапете, подстелив газетку "Коммерсант", скрестив точёные ноги и весело грызя яблоко. Время от времени она помахивала этим яблоком в разные стороны. Его охранники сосредоточенно, повинуясь движениям яблока, устанавливали свои четыре машины по разным сторонам маленькой площади, - скорее, площадки, - перед резиденцией полпреда. Охрана же полпреда глазела на эти манипуляции, разинув рты. Словом, все, абсолютно все были при деле.

  - Чего там? - нетерпеливо спросил за его плечом майор из Ингушетии, до конца открывая створку.

  Во всех остановившихся наконец машинах водители одновременно распахнули настежь дверцы.

  - Система "Долби сораунд"! - провозгласила Татьяна, взмахнув яблоком.

  И из всех четырёх машин во всю мощь динамиков ринулась одна и та же песня, хит этого лета:

  - Чёрные глаза, вспоминаю, умираю, чёрные глаза, я только о тебе мечтаю, чёрные глаза, самые прекрасные чёрные глаза...

  Ингуш рядом с Тимурхановым хлопнул себя по бокам и зашёлся от хохота. Тимурханов же оборвал смех, когда увидел, как из камуфлированной толпы, глазеющей на действо, враз вымахнул в лезгинке какой-то орёл и подлетел к Татке - единственной женщине в этой толпе.

  Она сперва испуганно заоглядывалась и замотала головой, а потом...

  - Гляди, гляди! - воскликнул ингуш, восхищённо таращась вниз.

  Татка, закусив губу, решительно отшвырнула яблоко, и, спорхнув с парапета, павой поплыла среди расступившихся, хохочущих, неистово аплодирующих мужчин.

  - Ну что за баба, а?! Огонь! - ингуш помотал головой и покосился уважительно: - Твоя?

  - Моя! - буркнул сквозь зубы Тимурханов и решительно захлопнул окно. Подозвал Алихана: - Скажи им, я велел прекратить, рехнулись они там совсем, что ли?!

  Разочарованный Алихан медленно, нога за ногу, поволокся по коридору.

  - Бе-гом! - рявкнул вслед Тимурханов.

  Но внизу уже засигналил, разворачиваясь, кортеж полпреда, и лихая мелодия оборвалась сама собой.

  * * *