Песни северного ветра

Молва облетела кухню,
Молва облетела дом:
Благороднейшему из Стюартов
Отдалась Мэри Гамильтон.

Он ее целовал на кухне,

Страсть в зале утолял,
Предавался любви с ней в подвале,
Но срок расплаты настал.

Замотала дитя в передник,

В море бросила, говоря:
– Уплывай моя крошка отсюда,
Прощай навек, дитя!

Сходит старая королева —

Тесьма в волосах горит:
– Девушка, где младенец,
Что горько так кричит?

– Нет его и не бывало

Здесь никогда у меня;
Моя краса померкла —
Тоска объяла меня.

– О Мэри, черный иль бурый

Сейчас надень убор:
Сегодня в Эдинбург едем —
Потешишь ты свой взор.

– Ни черный убор, ни бурый —

Хочу я затмить свет дня!
Эдинбург пусть увидит
В белом наряде меня.

Трижды громко она смеялась,

Въезжая в Кэннонгейт,
И трижды горько рыдала,
Покидая Кэннонгейт.

Каблук у нее сломался,

Когда в парламент шла,
А вышла – петля из пеньки
Мэри Гамильтон ждала.

Вели через Кэннонгейт ее,

Дорогу давали ей,
И женщины, глядя из окон,
Плакали по ней.

– Не плачьте по мне, – говорит она, —

Не плачьте по мне, прошу:
Дитя дорогое убила я,
И смерть за это приму.

Прошу принесите бутылку

Лучшего мне вина.
Хочу за вас я выпить,
А вы – за меня до дна!

За моряков веселых,

Чей путь по лону вод!
От них мать с отцом не узнают,
Что дочь домой не плывет!

За моряков веселых,

Что плавают за моря!
От них мать с отцом не узнают,
Что здесь казнили меня!

Когда меня в люльке качала мать,

Не знала она наперед,
Куда уеду и что за смерть
Меня с собой заберет.

Когда меня на руки брал отец,

Не знал он наперед,
Куда уеду и что за смерть
Меня с собой заберет.

Мыла вчера королеве стопы,

Готовила на ночь покой,
И вот награда – плясать в петле
В Эдинбурге перед толпой!

Останется лишь три Мэри —

Четырех носила земля:
Мэри Сетон и Мэри Битон,
Мэри Кармайкл и меня.

Ножны и нож, вариант А