Песни вещих птиц

По количеству «почему» в голове он превзошёл бы сейчас трёхлетку. Вопросы вызывало всё, что случилось за последние дни, от разговора с бабкой Пелагеей до лихорадки с загадками. Чаще всего Лёша удивлялся, почему они ещё не в психушке, а когда решил просто остановиться, контрольным выстрелом стало: почему Марьяну назвали Марьяной?

Воздух стал сочнее, запахи ярче. Солнце нежило и припекало, тень умиротворяла, вечера морозили голые колени. Они не могли признаться друг другу, но каждый в эти тревожные дни стал всем существом ощущать природу, двигаться в её ритме, замирать вместе с ней. Лёша кожей чувствовал целебный холод первой росы, засматривался на формы облаков, позволял мыслям стать тягучими в полуденный час. Больше, чем раньше. Естественнее, чем раньше. Казалось, сейчас не время созерцать мир вокруг, ведь полиция не покидает дом, а вопросы сыплются градом, сводя с ума. Но, как только выдавалась минута отдыха и тишины, на ум приходили старые сказки, в которые они всегда верили.

На следующий день Янина сидела одна в комнате и смотрела в окно. Мысли никак не складывались, а руки тянулись к ящику стола, где лежало зеркало – оно уводило от реальных тревог в загадочный мир, где была надежда на счастливый финал. Белокурый богатырь всё так же смотрел, слегка улыбаясь. Янина хотела что-нибудь сказать, но почувствовала себя ужасно глупо. Просто так глазеть тоже надоело. Она собралась с мыслями и тихо произнесла:

– Я не знаю, кто ты и почему следишь за мной, но, может быть, ты знаешь, как нам помочь?

Лицо залила краска, но богатырь посерьёзнел и кивнул. Затем он бросил взгляд на открытое окно. Янина подвинулась так, чтобы в зеркале отразился двор. Она проследила, куда богатырь указал ей, и увидела… курятник. Недоуменно взглянула в зеркало. Её молчаливый собеседник уверенно кивал.

«Что за бред?» – подумала Янина в тысячный раз за последние три дня, но всё же встала и пошла во двор, держа перед собой зеркало. Она подошла к курятнику, чувствуя себя полной дурой. И что здесь особенного? Петухи важно вышагивали туда-сюда, куры копошились в соломе. Янина снова взглянула в зеркало, но богатырь лишь улыбнулся ей. Она разозлилась и пошла прочь, но тут одна из куриц закудахтала и снесла яйцо. Янина замерла, призадумалась. Потом подошла и аккуратно взяла яйцо в ладони. Ещё тёплое…

Через пять минут все собрались в комнате сестёр. Янина бережно развернула платок и с гордостью объявила:

– Вот он – мир на ладони, в котором теплится жизнь! Обыкновенное яйцо!

– Чудно! – удивился Лёша. – Как ты додумалась?

– А что, по-твоему, я такая тупая? – обиделась сестра.

– Да нет, но… Вообще, да, необычно для тебя, – ответил Лёша.

– Рассказывай, – одновременно потребовали Ксюша и Надя.

Янина поняла, что утаить ничего не удастся.

– Это он, – кивнула она на зеркало, – указал мне на сарай, а там как раз курица снеслась, и я вспомнила про яйцо, из которого сотворили мир…

– Потрясающе! – восторженно выдохнула Надя, а потом сказала назидательно Лёше: – Хватит всех глупыми считать!

– Да я молчу, – сдался брат.

Третье, самое простое задание оказалось на поверку самым сложным. Слишком много ответов, и один вероятнее другого. Начало умирания – то ли увядший цветок, то ли листок… А может, животное? Или старость человека… Так ничего и не выбрали.

Надя всё пыталась остаться одна, что в их семье было в принципе сложно и удавалось обычно только Марьяне. Надя подумала о сестре, и от одной только мысли по плечам пробежали мурашки. Пока все молча и напряжённо обедали, Надя выскочила во двор, присела на лавочку под вишней и достала те листы, что незаметно от всех унесла из дома Пелагеи Иванны. Она сразу почувствовала, как только увидела рисунок кольца-оберега: это для неё одной. Снова неразборчивый почерк, но писала явно не бабка: