Песни выбрали меня

У меня тогда было две жизни: одна проходила в школе, где мы с Вольновым сколотили вокруг себя группу из таких же ребят, которые с интересом хватаются за всё – и за спорт, и за театр, и за выпуск стенгазет, и за проказы, но за такие, которые можно и простить.

Другая жизнь была не менее насыщенной. Наш огромный дом с внутренним двором и 23 подъездами, из которых после школы высыпало несколько десятков мальчишек, которые, конечно, отказывались просто сидеть на лавочке. Эту взрывоопасную «массу» должно было что-то сдерживать. Нас сдерживала, объединяла, вдохновляла музыка!

Мы выменивали, гонялись, хвастались пластинками, которые могли достать. А достать их было практически невозможно. Но нам, мальчишкам из дома № 8/2, несказанно повезло. В нашем доме «квартировались» почти все игроки «Динамо». Например, на одной лестничной клетке с моим приятелем жили знаменитый хоккеист Валентин Кузин, баскетболист Виктор Власов, футболист Алекпер Мамедов, а в соседнем подъезде – выдающийся тренер по хоккею Аркадий Чернышев, который тренировал сборную СССР и добился высоких результатов.

Гордость от того, что у нас такие соседи, просто зашкаливала. При случае мы всегда не преминули козырнуть ими в любом, даже самом пустячном разговоре. Еще бы, за их карьерами, матчами, соревнованиями следила вся страна, их имена были у всех на слуху – и у взрослых, и у детей. Но была у нас еще одна тайная выгода от такого соседства – все эти наши знаменитые спортсмены приобщали нас к зарубежной музыке. Джаз, буги-вуги, рок-н-ролл – за пластинками охотилась вся продвинутая молодежь, начиная с 10–12 лет, ну а мы, конечно, считали себя еще какими продвинутыми.

Как только тот самый легендарный Валентин Кузин, которого мы запросто звали дядя Валя, возвращался из зарубежных поездок, мы посылали к нему гонца – Сашку, который жил с ним на одной лестничной клетке и был в курсе всех его передвижений. Обычно Сашка выдумывал какой-нибудь самый пустячный повод, а потом за разговором так между делом интересовался:

– Дядь Валь, а дядь Валь, не дадите пластиночку послушать?

На самом деле нам было все равно, что он даст, мы точно знали: разочарований не будет. Всё было в новинку, всё было сокровищем, которое в простой советской жизни было не найти.

– Эта подойдет? – говорил Валентин, возвращаясь из комнаты с пластинкой, обложка которой только одной своей картинкой срывала голову. – Только с возвратом!

– Конечно, дядь Валь! – кричал Сашка и уже сбегал с лестницы, по дороге крича громогласное «Спасибоооо!», которое эхом разносилось на весь подъезд, через открытые окна вылетало во двор и врезалось в нас, кто ждал у подъезда. Это «спасибо» было сигналом, что дело сделано.

Мы облепляли Сашку, бережно передавали из рук в руки пластинку, внимательно рассматривая обложку, картинки, надписи, фотографии – нас будоражило буквально всё. Весь этот мир, к которому пусть и ненадолго, но и мы могли приобщиться.

Оставался сущий пустяк – найти место, где мы могли бы ее прослушать, да не один раз. Патефоны отметались сразу или оставались запасным вариантом на тот случай, если не найдется более современной аппаратуры, а таковой мы считали в то время радиолу. Впрочем, она была у Сашки, моего соседа, к нему мы и шли всей гурьбой. И пока родители были на работе, мы водружали радиолу на подоконник, открывали окна нараспашку и дарили всему миру зарубежные ритмы, которые, не знаю, как других соседей, а нас вдохновляли на «великие свершения».

 

* * *

 

Пятьдесят седьмой год запомнили наверняка многие мои сверстники и те, кто был постарше. Казалось, начинались удивительные времена, полные свободы, откровений и признаний. Годом ранее был развенчан культ личности Сталина, самый разгар хрущевской оттепели, но для молодежи это было особое время. В июле 57-го года в Москве состоялся международный молодежный фестиваль. Что он для нас значил? Это была дверь в другой мир, на другую планету, казалось, приоткрыли глухие ставни и пустили свет.

Иностранцы свободно ходили по улицам, такого еще никто не видывал! Мы все дни пропадали в центре Москвы, ведь можно было не просто поглазеть на них, но и поговорить! В воздухе витало ощущение свободы, всеобщей эйфории, которые опьяняли молодежь.

 

* * *

 

Где-то лет в тринадцать пение не то что бы отошло на второй план, а вообще на какое-то время исчезло из моей жизни. Произошло это по двум причинам. Во-первых, ни в нашей школе, ни поблизости не было серьезных кружков или хоровых отделений, а во-вторых, у меня началась ломка голоса.

В моей жизни образовалась брешь из свободного времени. Бездельно болтаться по двору я не привык, мне нужно было придумать какое-нибудь занятие. И я решил посвятить себя спорту, тем более атмосфера в нашем доме была подходящая.