Читаем Песни Заратустры полностью

Воскликнул Зигфрид: «Чья вина,Что нет ни меда, ни вина?С утра в лесу шумит охота,Уже спина мокра от пота,Уже давным-давно пораРазлить питье по звонким чашамИ гончим дать воды – жараСбивает нюх собакам нашим!»Тут Гюнтер Хагена зовет:«Ответствуй, где вино и мед?»Готов у Хагена ответ:«Король, питья сегодня нет.Я незадолго перед этимСлыхал, что в Шпессарт мы поедем,И всё велел послать туда,Я виноват – но ненароком.А впрочем, горе – не беда:Здесь есть ручей. К его истокамНас эта тропка приведет…»И Зигфрид молвил: «Что ж, вперед!»Но Хаген вновь хитрит: «Постой!Повсюду признано молвой,Что в беге с Зигфридом сравнитьсяНи лань не может и ни птица.Молве поверить каждый рад;Проверить – было бы мудрее.Давай побьемся об заклад.Кто добежит к ручью быстрее.Кто будет первым, кто вторым,Кто третьим – там и поглядим!»Как Хаген с Гюнтером спешат!Избавившись от тяжких лат,Они вперед рванулись оба,Исполненные тайной злобы.А Зигфрид мчится как олень,Он ног не чует под собою,Еще не ведая, что теньИзмены дышит за спиною.О Зигфрид, страшен твой заклад:Они убить тебя хотят!Стопа у Зигфрида легка,И первый он у родника.«Ручей, – он спрашивает, – вдаль тыКуда бежишь из Остенвальда?»Ответа нет. Родник течет,Маня прозрачной синевою.На берег Зигфрид меч кладетИ лук с тугою тетивоюИ ждет соперников своих –Негоже пить ему без них.«Пей первым, Гюнтер, – королюПромолвил Зигфрид, – утолюЯ жажду следом за тобою…»И вот склонился над водою.А Хаген, оглядясь окрест,К герою со спины подходитИ вышитый Кримхильдой крестОн на плаще его находит.Да, Зигфрид тоже уязвим.Копье врага – уже над ним!Смешалась кровь с водой ручья.Нет, не достать рукой меча,И лук с тугою тетивоюСокрыт от Зигфрида травою.Ужель покорно умирать?Но щит, последнее оружье,Он смог, стеная, приподнятьИ, описав им полукружье,Ударил Хагена – и тот,Как зверь побитый, прочь ползет.Кто сможет Зигфриду помочь?Он боль не в силах превозмочь,Жжет рану гибельное пламя,Он еле шевелит устами.Пред ним предатели дрожат,Но отвести не могут очиОт Зигфрида, чей гневный взглядПодернут мраком вечной ночи,И слабый шепот мнится имНебесным стоном громовым.«За честь и славу на войне,По праву отданную мне,Вы гнусной мздою отплатили,Но нету правды в вашей силе,Нет света в вашем торжестве!Кримхильдой я невольно предан,Сын с подлым Хагеном в родстве,И яд измены мной изведан…Но, Гюнтер, об одном молю:Кримхильду не губи мою!»Смолк Зигфрид. Хаген же решил,Что грозный воин опочил,И рассмеялся: «Не иначе,Как нам Господь послал удачу!»Но вдруг осекся Хаген, сник,И сам король охвачен дрожью –Вновь голос Зигфрида возник,Как бы пророча волю Божью:«Меня сгубили вы, но РокИ вас уже на смерть обрек!»Затихли вещие слова,И обагренная трава,Мерцая сумрачно и ало,Чело героя увенчала.И замер Зигфрид, недвижим.Ему уже не пробудиться.Рыдают облака над ним,Скорбит листва, родник слезится…Спит Зигфрид, рыцарь и герой,Окончив славный путь земной.
Перейти на страницу:

Все книги серии Золотая серия поэзии

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука