Читаем Песни Заратустры полностью

Прости, о Меланхолия, певцаЗа то, что я покой твой нарушаю,Морщины изможденного лицаВ ладони прячу – и хвалы слагаю.Как часто жаркой утренней поройМысль о тебе печаль мою врачует,А жадный гриф летает надо мной,Как будто вправду мертвечину чует.Уймись, стервятник, – я пока не труп.Сегодня пира у тебя не выйдет:Еще слова с моих слетают губ,Еще мои глаза глядят и видят;Я не пронзаю ими небосклон,Где в облачных волнах ныряют птицы:Я вглубь смотрю, где вечный мрак и сон, –И светом взора бездна озарится!Как варвар перед идолом-божком,Так я пред Меланхолией склонялсяНе раз, не два, и был ее рабом,И вспоминал, и каялся, и клялся,И радовался: вот летает гриф,И радовался: гром трубит тревогу,А ты, богиня, тайну тайн открыв,Меня судила праведно и строго.Гриф – твой урок, чтоб я полет постиг.Гром – твой урок, чтоб я постиг пространство.Мне объяснил безмолвный твой языкМою ничтожность и непостоянство.Жизнь продолжает вечную игру:Горит цветок, и расцветает пламя,И бабочки слетаются к костру,Смертельными прельстившись лепестками.Есть жажда смерти – вот еще урок,И в этой правде сомневаться надо ль?Я – бабочка, я – пламя, я – цветок,Стервятник в небе и под небом падаль!Пою тебя – и нету слов нежнейНа празднике, на самой светлой тризнеВо имя славы истинной твоей,Во имя смерти и во имя жизни!Богиня, не сочти моей виной,Что этот гимн красотами не блещет:Весь мир трепещет под твоей рукой,Весь мир от взгляда твоего трепещет,И сам я, содрогаясь, бормочуВ невольном страхе строчку за строкою.Ни силы я, ни воли не хочу –Пошли мне долю быть самим собою!

Живое слово

Как я люблю живое слово!Оно, как мир, старо и ново,Оно встречает нас кивком,Оно пронзает нас клинкомИ, даже оступаясь в грязь,Нас веселит, развеселясь, –Лишь становясь еще живейВ самой неловкости своей.Оно, как человек, страдает,Когда порой больным бывает,Оно, испытывая страх,Трепещет стоном на устах,Когда слова мы губим сами,Их подменяя словесами.А мы их словоблудьем душим,Мы мрак несем их светлым душам,Забыв, что слово без души –Лишь звук пустой в глухой тиши.Когда грустим мы молчаливо –Слова не слышимы, но живы,А если ложь слетает с губ,То фраза – склеп и слово – труп!

Спорщикам

В спор вступают мудрецы,Стоя на трибуне,И летят во все концыСлюни, слюни, слюни!Нет души и смысла нетВ буре словопренья.На любой вопрос – в ответСлюновыделенье.Мне милее дураки!Умный спор затея,Разменяли на плевкиМудрость грамотеи.Будь хоть трижды мысль важна,Не добьешься славы,Если речь твоя – влажна,А слова – слюнявы.

Шекспир

Перейти на страницу:

Все книги серии Золотая серия поэзии

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука