Песни Земли Холмов

Арамано Айра Акэ Аэнна его звали, или Ярмэйн Ярен Ийкэ Яээн, как произносили здесь, в Ястринэнн. Ему самому было всё равно: Алри Астариэнн, незабвенный друг и наставник, позаботился о том, чтобы последний из Ярренвейнов знал не только все существующие языки, но и четыре варианта Древней Речи, в Империи вроде бы запретной, но так и не забытой. Ему даже нравилась эта игра: принимать новое имя с каждым началом новой жизни, а таких жизней-игр у него уже было множество. Ему казалось, что его пути не будет конца, он и не мог представить себе, что случится… то, что случилось. Впрочем, он об этом ни с кем не говорил, как и о своём прошлом (весёлые воспоминания о попойках и девицах, разумеется, не в счёт). Раньше было раньше, а теперь…Теперь Ярмэйн Ярренвейн был роном Йостриннэй-йа-Эанэ-Тэрнэй и не желал лучшей судьбы.

Он был плоть от плоти, кровь от крови – Ястринэнн. Он безумно любил эту землю и понятия не имел, как он мог жить, не зная её раньше.

Ястринэнн был прекрасен, даже сейчас, всё ещё укрытый снегом и скованный льдом, заставившим замолчать бесчисленные речки-ручейки-речушки и птиц, в превеликом множестве водившихся здесь с ранней весны до поздней осени. Зимний Ястринэнн становился средоточием тишины и тайны, снов, грёз, непроизнесенных слов и старого волшебства. Каждый шаг казался погружением в прошлое, в то время, когда лик Уумара был совершенно другим, ныне утраченным везде, кроме некоторых островков памяти, подобных этому. Ястринэнн существовал с самого начала мира. В самых древних легендах, сохранившихся в библиотеках Ингилора, Ярренвейн встречал упоминания об Атр’анне, Звёздами Осиянной – далёкой северной земле, покрытой лесом колдовских деревьев-аэсэй.

Ястринэнн напоминал хрупкое украшение из серебра и дымчатых халцедонов – Венец Иралли, тоже хранимый в Кеории – а ещё морозный узор на стекле. Светлое, почти белое небо, пепельно-серые силуэты деревьев, серебристо искрящийся снег, чёрные, будто кляксы, фигурки ворон, нахохлившихся на ветках…

Аэсэй – величественные, немного похожие на плакучие ивы – не облетали на зиму, а  меняли одежды постепенно, в течение всего года, а потому роскошные кроны нисколько не редели, и под ногами так же как в тёплое время, шуршал ворох опавших листьев, присыпанный до сих пор не сошедшим снегом. Впрочем, когда зима была ещё не на исходе, снега наметало столько, что не то, что листья, а человека с головой укрыть можно было запросто… В Ястринэнн не было больших дорог – только паутина известных местным жителям тропок да проходящий по самому краю нынешних земель ронов Эанэ торговый путь в Спарсию. Там, на окраине аэсэй были просто очень высокими, в глубине леса –  огромными, такими, что верхушки крон едва ли можно было разглядеть, а под иными задравшимися корнями пройти, не нагибаясь.

Ярренвейн замешкался возле одного такого корня-арки, придержав коня и отстав от спутника.

– Эй, великий рон! – крикнул Лассан, – Что там у тебя?

– Следы, – слегка удивлённо сообщил Ярмэйн. – Здесь кто-то был сегодня.

– Ну и что? – хмыкнул Татеук, весьма неохотно заставляя свою лошадь повернуть назад  – Мало ли  кто…

– Вот именно, – досадливо отмахнулся Ярренвейн и полез в образованную сплетающимися корнями пещерку. Лассан за ним не пошёл, хоть и спешился.

Приятель, скорее всего,  был совершенно прав – ничего необычного рон Эанэ не нашёл: «лесной дом», и только. Лежак из палой аэсовой листвы, припрятанная в укромном углу кухонная утварь, запас хвороста на растопку, связка сушёных венчиков калины – вот и всё. Ярренвейн вздохнул и плотно затворил дверь.

– Вот обязательно было тратить на это время? Это у тебя кеорийская осторожность взыграла? – продолжал напускаться вошедший в очередную роль Лассан.

– Нет. Это просто моя, – буркнул Ярренвейн, возвращаясь в седло.

Татеук последовал его примеру.

– Твоя осторожность? Погоди-погоди, – нахмурился он. –  А почему я её ранее у тебя как-то не замечал? Ты где её прятал? Давай выворачивай карманы – вдруг у тебя там ещё какая гадость завалялась!

– Татек. Это просто – моя хатка, как выражаются мои любезные подданные. И здесь кто-то сегодня был, даже ночевал, возможно.

– Ну и что? – недоуменно развёл руками Татеук. – Тебе что жалко, что ли? Или зависть берёт – какой-то простолюдин спал тут на твоих перинах, а мы тащимся к канну Эстэвену на межгосударственные разборки?